– Я его вот так держу! – донесся до него голос отца. Василий воочию представил крепкий красный кулак, которым тот потрясает в воздух. – Пока он никто. Никто и звать никак! Вот добьется чего-нибудь, встанет на ноги – тогда посмотрим!

«Я никто».

Василий поднялся, ушел на кухню. Хорошо быть никем.

Но его быстро вернули, затормошили, загомонили, и он снова погрузился в бесконечную, тягостную, гипнотизирующую суету.

Когда все закончилось, Василий хотел незаметно скрыться, но отец придержал его за локоть.

– Опять деньги у бабки клянчил? – спросил он, исподлобья глядя на давно переросшего его сына. – Еще раз услышу, доску твою об голову тебе сломаю. Понял?

Он был пьян, взбудоражен празднеством, болтовней, по-родственному обидными насмешками и даже собственной женой. Что-то странное творилось то ли с ним, то ли с Динарой. Сегодня она была так же притягательна, как в тот вечер, когда он впервые увидел ее. Он ловил взгляды мужчин и безошибочно трактовал их, и от этого душу заливала гордость – не за нее, за себя. Взвинченность его достигла пика, когда мать подняла морщинистые ладони и поправила диадему.

На миг Бориса ослепило сияние.

Это все – его! Он здесь хозяин. Пусть родня посмеивается за глаза, но улыбки гаснут, едва они вспоминают о диадеме Турне. В его власти и самая желанная женщина на этом торжестве, и старуха с сокровищем на белой голове, и рослый рыжий парень, его сын, на которого со смущенным хихиканьем поглядывают троюродные сестры.

Правда, Василий был подозрительно молчалив весь вечер, Борису это не нравилось. Он хотел показать товар лицом – как жену, как мать в ее диадеме! Он хотел гордиться им, черт возьми! Нормальное отцовское желание.

– Ты что, болеешь? – сердито спросил он. – Бледный какой-то…

– Съел, может, что-то не то, – сказал Василий, отводя взгляд. – С утра живот прихватывало.

– Ну так выпей, я не знаю, таблеток каких. И чтобы не сидел букой, а радовался! Понял меня?

– Понял. Радоваться.

Борис сделал короткий жест, означавший: все, свободен.

Василий вошел в комнату, лег на кровать, не раздеваясь, и стал смотреть в окно.

Сначала за окном было темно. Потом ветер разогнал облака, и на небо выкатились звезды, крупные, как детские слезы.

Понемногу на дом снизошла тишина. Не слышно было ни голосов, ни храпа, ни шагов – только скрип деревьев снаружи и тревожный, нетерпеливый шелест листвы.

Узкая полоса света упала на пол из приоткрытой двери. Василий приподнялся на локте.

В его комнату проскользнула Динара.