Он улыбался и мелко-мелко кивал головой, как китайский болванчик. При каждом движении нож на миллиметр сдвигался вниз, затем возвращался обратно.

– Кисть контролируй, – попросил Бабкин.

– Простите? – Герман пятился, не останавливаясь.

– У тебя кисть гуляет, мудила. Ты сейчас полоснешь ей по артерии, и, считай, все, причем для вас обоих. Прикреплю к туалетной бумаге твой скальп, повешу в сортире…

Невероятно, но, кажется, он сумел задеть Германа, хотя намеревался только испугать. Тот перестал улыбаться.

– Если вы помешаете нам, Сергей, я буду вынужден принять меры.

«Принять меры…» Бабкин взглянул на девочку. Она висела в руках фотографа, как кукла, хотя сознания, кажется, не потеряла.

– Марта! – позвал он.

– Это Полина!

– Полину убил Карнаухов. А это ребенок, ей одиннадцать лет, у нее сотрясение мозга…

– Сами вы ребенок, – с глубокой жалостью сказал Герман. – Вы все как дети. Стойте на месте, очень вас прошу!

Лезвие впилось в кожу, и Бабкин застыл.

– Мы спокойно отплывем, а на середине реки я выброшу ее из лодки. Вы успеете вытащить ее из воды. Все закончится хорошо, Сергей, не волнуйтесь!

«Прежде чем выбросит, перережет ей горло». Бабкин бессильно наблюдал, как фотограф уводит девочку. У него оставалась слабая надежда, что Герману придется отвлечься от нее, чтобы завести мотор, и тогда умница Марта выпрыгнет из лодки.

Или не выпрыгнет, если потеряет сознание.

Герман добрался до лодки, наполовину спущенной на воду, и замешкался, соображая, как лучше забраться внутрь.

– Идите сюда, Сергей, – попросил он. – Будете моим помощником вместо Володи.

Малой шел вверх по берегу, пока ему не надоело. Река петляла, и отсюда уже нельзя было разглядеть то место, где он столкнулся с вором. Можно плыть не торопясь, вдоль желтой полосы песка, чтобы подольше было прохладно и приятно. Илья не отругает его, потому что Ильи нет.

Он постепенно успокаивался. Лошадка у него. Илья не у него. Но он наверняка вернется сегодня или завтра, потому что нужно починить лошадиную ногу.