– Прошу тебя, Эмили, не упоминай сейчас о горячем.

Капли пота падали с лица Де Квинси на стол, пока Эмили переворачивала его на другой бок, а затем на спину.

– Если Гарольд решил оклеветать свою мачеху, то это вполне соответствует его ужасному характеру, – продолжил Де Квинси, охнув от толчка. – Готов допустить, что он действительно нанял адвоката. Как сказал сам Гарольд, он хотел доказать, что Стелла изменяет его отцу. Но мог ли страх перед изгнанием из дома стать достаточно серьезной причиной для Стеллы или даже для Кэролайн, отчаянно защищающей свою дочь, чтобы организовать убийство Харкурта?

Эмили продолжала тянуть за простыню, еще раз перекатив отца сначала на правый бок, а затем на живот.

– Не могу в это поверить, – заявил он, и еще одна капля пота упала на стол. – Разоблачения Гарольда привели бы к тому, что Стеллу выгнали бы из дома лорда Кавендейла. – Де Квинси вздрогнул, когда Эмили снова перевернула его. – Однако Кэролайн настолько богата, что могла бы содержать дочь и внука в куда большей роскоши, чем то, на что они могли надеяться в этом ужасном доме. – Любитель Опиума застонал от очередного толчка. – Единственное существенное наказание заключалось бы в том, что Стелла больше не могла бы носить имя леди Кавендейл, но стоил ли страх перед этой потерей риска оказаться на виселице? Нет, не могу в это поверить.

– Должно быть, тебе трудно так говорить о человеке, который столь важен для тебя, отец.

– Единственный человек, который для меня по-настоящему важен, – это ты, – ответил Де Квинси и тут же поморщился, когда Эмили перевернула его на левый бок.

– Как и ты для меня, отец.

– Ты уже не раз доказала это. Спасибо тебе за твое самопожертвование. Ни у кого не было такой любящей дочери, как у меня. Я знаю о твоих нежных чувствах к сержанту Беккеру и инспектору Райану. При других обстоятельствах ты могла бы выбрать одного из них себе в…

– Не может быть никаких других обстоятельств, отец, – резко возразила Эмили, пытаясь переменить тему разговора. – Есть только здесь и сейчас, только ты и я. Только об этом мы должны думать.

– Да, ты права, здесь и сейчас.

– Я размотала ее, – ликующе воскликнула Эмили, отбрасывая мокрую простыню и хватаясь за край следующей. – Тебе уже не так жарко, отец?

Он не ответил.

– Отец?

– Рассвет уже скоро? – поинтересовался Де Квинси. – Уверен, я почувствовал бы себя намного лучше, если бы у меня был лауданум.

– Теперь твое сердце бьется медленнее?

– Боюсь, оно лишь ускорило свой ритм, как ни жаль мне признавать это.

Эмили неистово продолжала стаскивать вторую из множества простыней, спеленавших ее отца.