21

21

Мы с Конвей не говорили о Холли. Держали ее имя между нами, как каплю нитроглицерина, и не смотрели друг на друга, делая то, что нужно было сделать: проводили Элисон к мисс Арнольд, попросили присмотреть за девочкой до завтра. Забрали у нее ключи от ящика для забытых вещей и выяснили, как долго вещи хранятся там, прежде чем их выбросят. Дешевые штучки в конце семестра отдавали в благотворительные организации, а вот ценное – МР3-плееры, телефоны – хранили неопределенное время.

В школе уже приглушили свет на ночь.

– Ты чего? – спросила Конвей, когда я дернулся от скрипа половицы.

– Ничего. – Недостаточно, пришлось уточнить: – Немного нервничаю.

– Почему?

Я не собирался объяснять, что из-за Фрэнка Мэкки.

– Да с лампочкой этой странно получилось. Вот и все.

– Что тут странного, черт побери. Здешней проводке сто лет в обед, эта хрень вообще может вспыхнуть в любую минуту. Что в этом странного-то?

– Да ничего. Разве только момент, когда это случилось.

– С моментом все просто: люди торчали в гостиной весь вечер, датчики движения все это время под напряжением, что-то перегрелось, и лампочка взорвалась. Все, блин, никаких проблем.

Я не собирался спорить, особенно там, где был с ней согласен, и она, видимо, это понимала.

– Да, ты, пожалуй, права.

– Точно. Я права.

Даже переругивались мы вполголоса – здесь все время казалось, что тебя могут услышать и в любую секунду на тебя кто-нибудь выскочит из-за угла. Каждый звук, взмывавший к извивам высоченной лестницы, оседал где-то в глубоких тенях над нашими головами. Над входной дверью светилось голубым арочное окно в изящном переплете.

Ящик для находок – старый, черный, металлический – стоял в углу фойе. Я вставил ключ – как мог осторожно, чувствуя себя ребенком, пробравшимся в запретную комнату, источая адреналин, – и выдвинул дно. На меня обрушился ворох барахла: кардиган, пропахший выдохшимися духами, плюшевый котенок, книжка, сандалия, транспортир.

Перламутрово-розовый телефон выпал последним. Сегодня утром, входя в школу, мы прошли мимо него.