Джонатан смотрел на светлеющее небо и представлял голову Джед, нежно прижавшуюся к его уху. Потом набрал номер двадцать второй комнаты, дал четыре гудка и набрал снова, но ничего не говорил.

– Ты как раз кстати, – тихо сказал Рук. – Слушай.

«Джонатан, – мысленно повторял он, слушая инструкции Рука. – Джонатан, Джонатан, Джонатан… Когда все это полетит тебе в лицо?»

22

22

В нотариальной конторе Малдера были мебель красного дерева, искусственные цветы и серебристые жалюзи. Многочисленные счастливые лица голландской королевской семьи ослепительно улыбались с обшитых панелями стен, и нотариус Малдер улыбался с ними.

Лэнгборн и замещающий Апостола Моранти сидели за столом. Лэнгборн, привычно угрюмый, листал бумаги, а Моранти, настороженный, как старый пойнтер, следил за каждым движением Джонатана карими глазами из-под нависших густых бровей.

Моранти – большеголовый итальянец лет шестидесяти, седой, смуглый, с оспинками на лице. Даже оставаясь неподвижным, он вносил некоторый диссонанс в общую атмосферу: от него веяло духом народной справедливости, крестьянской борьбы за выживание. Один раз он яростно хрюкнул и стукнул широкой ладонью по столу. Но только для того, чтобы притянуть к себе через стол бумагу и, изучив, швырнуть обратно. Один раз он откинул голову назад и пристально вгляделся в Джонатана, как бы оценивая, колониалист он или нет.

– Мистер Томас, вы англичанин?

– Я из Новой Зеландии.

– Добро пожаловать на Кюрасао.

Малдер, напротив, был тучен и жизнерадостен, как Пиквик. Когда он расплывался в улыбке, щеки его сверкали, как красные яблоки, а когда переставал сиять, хотелось поскорее ласково спросить: «В чем я провинился?»

Но рука его дрожала.

Почему дрожала, отчего дрожала, от распутства или бессилия, от пьянства или страха, Джонатан мог только догадываться. Но рука дрожала так, будто принадлежала не Малдеру, а совсем другому человеку. Дрожала, принимая паспорт Джонатана, протянутый Лэнгборном, дрожала, старательно переписывая фальшивые данные. Дрожала, возвращая паспорт Джонатану, а не Лэнгборну. И опять задрожала, раскладывая бумаги на столе. Даже пухлый указательный палец дрожал, указывая Джонатану место, где ему следовало поставить подпись под отказом от собственной жизни, и место, где для этого достаточно было инициалов.

И когда Малдер дал подписать Джонатану все виданные и еще кучу невиданных документов, дрожащая рука извлекла наконец пресловутые облигации на предъявителя – увесистую пачку трепещущих голубых купюр, напечатанных компанией «Трейдпатс лимитед», которую возглавлял Джонатан. На каждой имелись номер, выпуклая гербовая печать и гравированный узор, как на банкнотах, и назначение у них было то же – обогатить анонимного предъявителя. Джонатан сразу понял – подтверждения не требовалось, – что облигации были роуперовские: пустить пыль в глаза, повысить ставки, сразить клоунов.