Кеннет заорал так, что эхо загудело между домами. У Никке стал испуганный и печальный вид. Аида еще упрямее сжала губы. Кеннет заставил себя успокоиться. Объясняя, он сам слышал, как неуверенно звучит его голос:

– Аида, послушай-ка. Беньямин умрет, если мы его не найдем. Он мой единственный внук. И я не могу упустить единственную ниточку, не разобравшись с ней.

Стало совершенно тихо. Потом Аида повернулась к нему и покорно шепнула со слезами в голосе:

– Никке все сказал правильно.

Она тяжело сглотнула и продолжила:

– Фотографию ему дала его мама.

– Как это?

Кеннет посмотрел на Никке; мальчик несколько раз энергично кивнул ему.

– Не Симоне, – пояснила Аида, – а его настоящая мама.

Кеннет почувствовал, как дурнота подкатывает к горлу. Вдруг остро заболело в груди; Кеннет попытался несколько раз глубоко вдохнуть и услышал, как тяжело и с трудом, где-то внутри, бьется сердце. Он успел подумать, что у него начинается сердечный приступ, как вдруг боль исчезла.

– Настоящая мама? – спросил он.

– Да.

Аида достала из рюкзачка пачку сигарет, но закурить не успела – Кеннет мягко отобрал у нее сигареты:

– Тебе нельзя курить.

– Почему это?

– Тебе нет восемнадцати.

Аида пожала плечами.

– Ладно, подумаешь, – коротко сказала она.

– Хорошо. – Кеннет чувствовал себя невероятным тупицей. Перед глазами пронеслись картины: Симоне после выкидыша – красное от рыданий лицо, потом – летний праздник, на котором она уже с большим животом, в широком платье в цветочек. Вот он навещает их в родильном отделении; Симоне показывает малыша; вот малыш, говорит она и улыбается дрожащими губами. Его будут звать Беньямин, счастливый сын.

Кеннет крепко потер глаза, почесал под повязкой и спросил: