Следом за американцем в собор вбежали швейцарцы и Виттория. Загорелись фонари, но батарейки к этому времени сели, и вялые лучи были не в силах пробиться в глубь базилики, выхватывая из темноты лишь колонны да пол под ногами.

– Камерарий! – крикнул Шартран. – Синьор, подождите! Шум у дверей собора заставил всех обернуться. На светлом фоне возникла массивная фигура Макри с камерой на плече. Красный огонек говорил о том, что передача все еще идет. Следом за ней появился Глик. В руке он держал микрофон. Репортер орал благим матом, требуя, чтобы партнерша его подождала.

«Эти снова здесь! – возмущенно подумал Лэнгдон. – Неужели они не понимают, что сейчас не время?»

– Вон отсюда! – выкрикнул Шартран, хватаясь за кобуру. – Все это не для ваших глаз!

– Чинита! – взмолился Глик. – Это самоубийство! Бежим отсюда.

Макри, игнорируя призывы репортера, нажала на какую-то кнопку на камере, и всех присутствующих ослепил яркий луч света.

Лэнгдон прикрыл глаза и, крепко выругавшись, отвернулся. Когда он отнял ладони от лица, то увидел, что фонарь на камере журналистки бросает луч по меньшей мере на тридцать ярдов.

В этот момент до них издали долетел голос камерария:

– И на сем камне я создам церковь мою!

Макри направила камеру в сторону источника звука. В сероватой мгле в самом конце луча виднелось черное пятно. Это камерарий с диким криком мчался по центральному нефу собора.

На какой-то миг все растерялись, не зная, как поступить, – такое впечатление произвела на них эта странная и страшная картина. Но потом словно прорвало плотину.

Шартран, оттолкнув Лэнгдона, помчался к камерарию. Американец бросился следом за ним. Виттория и швейцарские гвардейцы последовали их примеру.

Макри замыкала группу, освещая всем путь и одновременно передавая картину этой мрачной погони всему миру. Глик, проклиная все последними словами, неохотно трусил сзади и комментировал события, время от времени включая микрофон.

* * *

Главный неф собора Святого Петра (как где-то вычитал Шартран) по длине немного превосходил футбольное поле олимпийского стадиона. Однако сейчас лейтенанту казалось, что неф длиннее поля по меньшей мере раза в два. Не снижая темпа, он на бегу пытался сообразить, куда мог направиться камерарий. Священник был в шоке, он явно бредил, получив во время кровавого побоища в папском кабинете сильнейшую физическую и моральную травму.

Откуда-то издали, из-за пределов зоны, освещаемой фонарем камеры Би-би-си, доносился счастливый вопль камерария:

– И на камне сем я создам церковь мою!

Шартран знал, какие слова выкрикивает священник. Это была цитата из Евангелия от Матфея, а именно – глава 16, стих 18. Сейчас, когда до гибели церкви оставалось всего несколько коротких минут, эти слова казались лейтенанту абсолютно неуместными. Камерарий, несомненно, лишился рассудка.