— Знал ли Пальмквист, что станет отцом?
Вейне Андерссон не может сдержать презрительную усмешку.
— Я слышал эту историю по возвращении домой. Все, что я могу вам сказать, — Пальмквист не был отцом мальчика Ракели Карлссон. Женщины совершенно не интересовали его в этом смысле.
— Он не хотел иметь ребенка?
— Моряк, инспектор Форс. Знаете, какие раньше были моряки!
Малин кивает и снова спрашивает после небольшого промедления:
— А если не Пальмквист, тогда кто мог быть отцом мальчика?
— Я сошел на берег после этого. На третью ночь шторма, как раз когда мы ждали, что все вот-вот закончится, буря разыгралась с новой силой. Я пытался удержать Хуана, но он выскользнул у меня из рук. Была беспросветная ночь, и дуло, как зимой. Море под нами разевало свою пасть и выло, словно от голода, желая добраться до нас, норовя поглотить…
Голос Вейне Андерссона обрывается. Он подносит здоровую руку к лицу, закрывает его ладонью и плачет.
— …и хотя я держал его крепко, как мог, он выскользнул у меня из рук, и я видел, каким ужасом наполнились его глаза, как он исчез в черноте… я ничего не мог сделать…
Малин молчит.
Она ждет, пока Вейне Андерссон придет в себя, и как раз тогда, когда ей кажется, что он готов к следующему вопросу, старик снова ударяется в слезы.
— …я жил… — всхлипывает он, — один после этого… для меня… по-другому не могло быть… думаю я…
Малин ждет.
Она видит, как скорбь постепенно отпускает его. Не дожидаясь вопроса, старик продолжает:
— Пальмквисту не нравились эти слухи насчет Ракели Карлссон. Они ходили уже до нашего отплытия. Но я уверен, многие знали, кто отец ребенка, которого она ждала.
— Кто? Скажите, кто?
— Слышали ли вы что-нибудь о человеке по прозвищу Калле-с-Поворота? Это он был отцом мальчика, и говорили, что именно он так ударил Черного, что тот оказался в инвалидном кресле.
Малин чувствует, как где-то внутри растекается поток тепла. И от этого тепла ее начинает знобить.