Малин паркует машину возле Филадельфийской церкви, пренебрегает оплатой парковки в автомате. Они с Заком пересекают Дроттнинггатан, подавляя в себе голод и желание завернуть в «Макдоналдс».
Звонят в домофон у подъезда дома двенадцать, и Вивека Крафурд впускает их.
В приемной, в кресле с восточным орнаментом, сидит Юсефин Давидссон, рядом с ней ее взволнованная мать.
Вивека устроилась за столом в кожаном кресле, ее лицо освещено ясным ровным светом, падающим из окна, выходящего на Дроттнинггатан. «Какое странное, почти мистическое освещение», — думает Малин.
— Ну что ж, давайте приступим, — говорит Юсефин Давидссон. — Я хочу знать, что же произошло.
«И не только ты», — думает Малин.
50
50
Память — это насилие.
Память — это насилие.
Она затаилась где-то в глубине тебя, Юсефин.
Она затаилась где-то в глубине тебя, Юсефин.
Синапсы подключатся к синапсам, и ты вспомнишь. Но хочешь ли ты вспоминать?
Синапсы подключатся к синапсам, и ты вспомнишь. Но хочешь ли ты вспоминать?
Мы помним. Мы можем увидеть, что произошло, как мы пропали. Мы предпочитаем называть это именно так — исчезновением, и как мы потом после долгого одиночества нашли друг друга в этом беспорядочном космосе.
Мы помним. Мы можем увидеть, что произошло, как мы пропали. Мы предпочитаем называть это именно так — исчезновением, и как мы потом после долгого одиночества нашли друг друга в этом беспорядочном космосе.
Мы с Софией обрели друг друга.
Мы с Софией обрели друг друга.
Может быть, мы попали в прекрасное место раньше сознательного и бессознательного? Раньше всего, что мы, люди, пропускаем в этой жизни.
Может быть, мы попали в прекрасное место раньше сознательного и бессознательного? Раньше всего, что мы, люди, пропускаем в этой жизни.