Ужас слов, сказанных ею, вмиг развеял ее смущение.

— Он покончил собой? Повесился?

Голос Акселя Фогельшё тверд и ясен. Мускулы морщинистого розового лица неподвижны.

«Я презирал своего сына. Я любил его. Теперь он мертв, а значит, искупил свою вину и передо мной, и перед матерью, и перед нашими предками».

Малин видит скорбь где-то там, в глубине блестящих зрачков. Но Аксель Фогельшё держит ее под контролем.

— Он убит, — отвечает на его вопрос Харри. — Ваш сын убит.

Он сказал это так, будто хотел спровоцировать нужную ему реакцию. Но Аксель Фогельшё поворачивается спиной к полицейским, уходит в гостиную и становится у окна, давая им понять всем своим видом, что готов отвечать на вопросы только в таком положении. Малин хочется видеть его глаза, лицо, хотя она уверена, что ни одной слезинки не скатилось сейчас по его щекам.

— Мы готовы рассказать вам о том, что уже знаем о смерти вашего сына, если, конечно, вы согласитесь нас выслушать, — обращается она к нему.

— Как его нашли, вы имеете в виду?

— Да, и об этом тоже.

— В свое время я узнаю это из газет, разве не так?

Не обращая внимания на его слова, Малин рассказывает о том, как нашли Фредрика Фогельшё, ничего не утаивая из того, что им известно. Аксель Фогельшё стоит неподвижно.

— Были ли у вашего сына враги?

— Нет. Но вы знаете, что он не особенно порадовал меня своими аферами, которые привели нас к финансовому краху.

— То есть вы намекаете на свое участие во всем этом? — спрашивает Харри.

Аксель Фогельшё пожимает плечами.

— Что вы делали сегодняшней ночью и вчера вечером?

— Вечером я был у Катарины. Мы обсуждали возможность выкупа Скугсо у наследника Петерссона. Говорили с глазу на глаз. Домой я вернулся поздно, пешком.

«Отец и дочь, — думает Малин, — беседовали с глазу на глаз как раз в ту ночь, когда их сына, брата убили. Что бы это значило?»

— Что вы можете еще рассказать нам о Фредрике? Может, были еще какие-нибудь неудачные сделки? — спрашивает Малин.