Мариотт был прав, но в сумасшествии Сильви прослеживалась какая-то логика. Женщина не действовала под влиянием эмоций, не впала в панику – она тщательно подготовила свой план. Не потому, что хотела избежать наказания, но чтобы спасти память о дочери. Чтобы никто никогда не смог заподозрить ее истинные мотивы.

– В ноябре она так и не пришла, и я решил, я надеялся, что дела пошли на лад. А дальше вы знаете. Все знают.

Отец Мариотт помолчал. Даже сейчас он еще пытался измерить глубину своих заблуждений.

Он продолжал едва слышным голосом:

– С тех пор я живу в постоянных сомнениях.

– Сомнениях?

– У меня нет ни единого доказательства против Сильви. В конце концов, правда может оказаться совсем иной…

– Почему же вы не обратились к жандармам?

– Это невозможно.

– Почему?

– Вы прекрасно знаете почему.

– Она говорила вам все это на исповеди?

– Да, каждый раз. Когда я узнал о смерти девочки, то сам топором изрубил исповедальню, я ее так и не восстановил. Не могу больше слушать исповедь в этой церкви.

– И поэтому в коридоре стоит кабинка?

Своим молчанием он подтвердил мое предположение. Упоминание о кабинке вызвало у меня другое воспоминание:

– Как по-вашему, кто написал внутри «Я ждал тебя»?

– Не знаю. И не хочу знать.

Мы подошли к концу рассказа. Я спросил:

– А после трагедии вы видели Сильви?

– Конечно, город-то маленький. Но она меня избегала.