Она осушила стопку водки и продолжала:

– Я думаю… словом, этот привкус распада, привкус запретного напоминал мне собственную жизнь. Мое знакомство с небытием, тайной. – Она положила свою ладонь на мою. – Я не уверена, что моя любовь может быть чистой, мой ангел, – она снова засмеялась легким, но невеселым смехом. – Мне нравятся подпорченные плоды. У меня пристрастия зомби!

Если она искала плод с гнильцой – я ей подходил. Я со времен Руанды носил в себе частичку смерти. Этот привитый мне вирус не размножился, но он был здесь, внутри меня, паразитируя на моем существовании… Скрежет железа, шум радио, тела, по которым едет наша машина. И женщина, которую мне так и не удалось спасти…

Я наполнил наши стопки и чокнулся, воспрянув духом. Роман с преподавателем нисколько не порочил Манон. Что бы она ни говорила, чистота ее была кристальна. Чистота, не имевшая ничего общего с девственностью, но, напротив, произросшая на страданиях и грязи. Духовность, поднявшаяся над пропастью и черпавшая свою красоту в битве.

Вдруг, взяв парку, она сказала:

– Пошли?

Мы словно парили в тумане. Вся жизнь казалась призрачной, нереальной. Здания, шоссе тоже парили, как огромный космический корабль, взлетающий в облаке дыма.

У меня не было никакого представления о том, который час. Может быть, полночь. Может быть, позже. Но все же я был недостаточно пьян, чтобы забыть о постоянно присутствующей опасности, «Невольниках», бродивших по городу в поисках Манон… Я все время оборачивался, пристально вглядывался в тупики, во тьму под навесами подъездов. В тот вечер я взял с собой свой «глок», но моей бдительности был нанесен серьезный удар. Я молился, чтобы церберы Замошского все время шли по нашему следу – и чтобы они были пьяны меньше меня.

А наша дорога все не кончалась. Ориентиром были краковские Планты – большой сад вокруг Старого города. Стоит нам найти этот сад, мы быстро доберемся до места.

У ворот монастыря Манон позвонила в колокольчик. Мужчина без лица и без белого воротничка открыл нам дверь. Мы встретили его приступом смеха, качаясь на ватных ногах.

Мы молча прошли по галерее. Я больше не смеялся. Приближался момент расставания. Момент, когда надо что-то сказать… Я ломал себе голову, пытаясь придумать формулу или жест, которые стали бы не действием, но приглашением.

Мы были уже у двери Манон в женской части, а я продолжал мучительно соображать. Я начал бормотать что-то невнятное, и тут Манон положила мне руку на затылок. Она произнесла по слогам слова, которых я никогда бы не нашел, и ее язык нырнул мне в рот. Не в силах вздохнуть, я отступил к стене и тут же спиной ощутил холод камня.