– Не Хатынь, а Катынь, – упрямо повторил Арон. – И не в сорок третьем, а в сороковом. Я, как и ты, был там в командировке…

И он рассказал ей про расстрел двадцати двух тысяч польских офицеров в лесу под Катынью, стараясь опускать подробности.

Она долго молчала, переваривая. Потом посмотрела на него – очень грустно, но без малейшего осуждения.

– Тогда в мире была очень напряженная обстановка. Вот-вот грянет война. Ты выполнял свой долг.

Он ничего не рассказал ей о Свене.

И об Андрее Трушкине.

Может, она тоже сказала бы: ты выполнял свой долг.

Но он не стал испытывать судьбу В нем зрело другое признание.

– Я был другим человеком… – сказал он. – Тогда я был не я. И Влад, удивляясь самому себе, выложил ей всю историю. Что он вовсе никакой не Владимир Николаевич Шевченко.

– Мое настоящее имя – Арон. Арон Фред. Я швед. Приехал в Советский Союз в начале тридцатых.

Он произнес эти слова, внутренне содрогаясь от страха. Вот сейчас она вскочит, крикнет: «Так ты шпион!» Наверняка бросит его, а может, и сообщит куда следует.

Но она по-прежнему смотрела на него – внимательно и печально.

– Я был вынужден… иначе бы мне не выжить. Но его больше нет. Влада больше нет.

В нем поднялась волна облегчения.

Влада больше нет. Кровавого палача Влада не существует в природе. Он умер две минуты назад.

А Арон жив. И Мила жива.

Мало того, через сутки Арон и Мила стали родителями.

Дочка быстро выросла, превратилась в тоненькую смешливую первоклассницу. Арон ее обожает, может играть с ней часами. Пытается понемногу учить ее шведскому языку.

У Милы есть подруги, еще с тех времен, когда она работала в военном госпитале. Она иногда уходит повидаться с ними, и Арон охотно остается с дочерью.