Внешне я был совершенно спокоен, а ведь этот чудик едва не проковырял меня насквозь. Быть может, он все-таки что-то сумел во мне разглядеть. По крайней мере, прекратив игру в гляделки, «попонщик» этакими беззвучными прыжочками подскакал к начальнику кордона. Довольно долго он шептал жандарму на ухо, искоса посматривая в мою сторону. Каждая секунда этого назойливого шептания показалась мне часом. И вскоре уже весь кордон уставился на меня, словно я был говорящим медведем или вышел на плац-парад без штанов.

Мы ждали. Очередь двигалась еле-еле. И тогда я, как истый горец — вернее сказать, нетерпеливый и гордый житель Востока, — не выдержал получасового стояния среди ждущих своей очереди нижних чинов. Я закатил грандиозный скандал. Издавая гортанные крики, я махал кинжалом перед носом у часовых, пинал полосатый шлагбаум и даже выплясывал лезгинку. То, что в муслимской Гяндже подобные танцы не в почете, сейчас не имело значения.

Настя тянула меня за фалды, пытаясь оттащить от разъяренных жандармов. Причем делала это совершенно искренне, без моей подсказки — от девичьего стыда. Тем ценней были ее трогательные попытки урезонить вошедшего в раж супруга. Как бы то ни было, жандармы нам поверили.

Начальник кордона, пожилой, потрепанный жизнью ротмистр, давно утративший молодецкий азарт, но не профессиональную бдительность, к моей самодеятельности отнесся довольно-таки равнодушно. Не орал в ответ, не грозил гауптвахтой и тем более судом. Он подождал, пока мой запал сам собой исчерпается. И пришлось мне с Настей отстоять очередь на общих основаниях. Ротмистр внимательно проверил мои бумаженции, даже позвонил, доложив обо мне по команде. Но наверху к Марабеку Айниеву интереса не проявили.

Наконец нас выпустили из города. Понятное дело, ни в какой Темиртау ехать мы не собирались. В горы нам было нужно — махануть через Абаканский хребет и дать деру из этого негостеприимного края.

Настя поволновалась и успокоилась. Она во всем уповала на меня, раз и навсегда поверив в мои едва ли не сверхъестественные способности. Еще в доме батюшки я признался ей, что был и остаюсь беглым и-чу. И это ее ни капельки не испугало.

Я погонял пару каурых лошадей, и кибитка неслась по бетонке, подскакивая на поросших травой стыках плит. Потом бетон кончился, и кибитку начала сотрясать мелкая дрожь. Колеса разбрызгивали дорожную грязь, словно отбрасывая назад всю нашу прошлую жизнь.

Да, мы вырвались из города. Но наша маленькая победа еще ничего не значила. То ли закутанный в попону «крысеныш» убедил-таки ротмистра, что мы — не те, за кого себя выдаем, то ли еще какая напасть свалилась, но жандармский разъезд кинулся за нами вдогон через полчаса после отъезда из города.