Чак. «Сколько чаков начакают нунчаки?» – спросила я, когда он подошел ко мне в баре «Мантана», куда ходят все экспаты[131] и работники «Алькорп боксит», так как это единственное место, где у гамбургеров вкус иной, чем считают ямайцы, полагающие, что они должны быть исключительно с ветчиной. Он еще и приподнял шляпу, как ковбой в кино, и спросил: «Как оно, ваше ничего? Я Чак». Как все равно что Чип, Пэт, Бак или Джек. Мне так нравятся эти однозарядные американские имена, при их звуке сразу представляются яблочный пирог, дармовые баксы, а произносятся они на раз, вот так, «р-раз» – и готово, безо всяких усилий. Вот слышишь от них эдакое «йоу», «чё как», «как у милашки тормашки?», и появляется вдруг потребность сказать, что нет, «я не из тех местных дам, которые для вашего удобства не носят под платьем трусиков, хотя спасибо за джин, который я вообще-то не пью». Не знаю, что я переживаю в памяти с бо́льшим удовольствием: то, как часы убывают до минут, когда я жду его в «Мантане», или как Чак тогда спросил «как оно», а я подумала, что у нас все получится.

Дом. Если прислушаться, мисс Ким, то ты называешь это место даже не так, как называет его Чак. Сейчас я войду в гостиную, думая о взрывах в автобусах, а он скажет: «Йоу, как оно? Как там у милашки тормашки?», и я почувствую себя, как крольчонок в безопасной норке. Хотя нет. Это какая-то дурь несусветная из дурацких книжек, перестань, ради бога, о ней думать, Ким Кларк. Времени уже под вечер, обычно он к этой поре дома. Я уж обычно и ужин успеваю сготовить – делаю я это походя, иногда под его подначку («Уау, малыш, я и не знал, что у ямайцев рис со специями», – сказал он прошлым вечером). Тьфу, ты глянь, до чего тебя довела твоя задумчивость: опять под окно налетели чайки. Теперь вот я женщина, живущая в соседстве с чайками. Чаек я на дух не переношу. Эти блядёшки что ни день машут своими бесстыжими хвостиками и гадят, как незваные гости, да еще и обсиживают мою террасу – дескать, пошла вон, стерва, теперь это наша терраса, мы здесь живем. Не знаю, с чего они взяли привычку прилетать: еды снаружи нет, а уж я сама на говно изойду, а корма им не дам. К тому же они такие неуемные и галдящие, а улетают, только завидев Чака. На меня им ронять с высокой колокольни. Я знаю, что они там кумекают. Думают, дескать, мы здесь вообще были первые, задолго до того, как ты начала щемиться с мужиком, да и до него мы тоже здесь были. Галдят так, будто рассказывают что-то про меня. А ну убирайтесь от моего окна, или мой американец Чак вынет свое американское ружье и пим-пам всем вам по соплям, свинец в башку, всем вам ку-ку… Бог ты мой, с какой такой поры я стала изъясняться, как в дешевых комиксах и мультиках?