«Я говорил: “Не заходи на ту или иную территорию, пока не сойдешься с определенными людьми”. Я говорил тебе: “Не заходи на ту или иную территорию, если тебя не веду я”».
«Я говорил: “Не заходи на ту или иную территорию, пока не сойдешься с определенными людьми”. Я говорил тебе: “Не заходи на ту или иную территорию, если тебя не веду я”».
Гребаный Жрец. Мне понадобилось некоторое время уяснить, что он совсем не тот, за кого себя выдает. Хотя, опять же, единственный способ получать информацию сверху – это быть тем, кто занимает низкое положение придонной рыбы. Всюду, куда бы ты ни сунулся, стукачи-осведомители всегда кормятся на самом низу. В каждой стране, где доводится быть, они необязательно одного сорта, но примерно на одно лицо – на треть плут, на треть подонок, на треть просто зарвавшийся лузер, знающий, что важности в нем ровно столько, насколько громко он себя захвалит. Особенно этот анус информационного сброса – вид такой, будто он собственноручно написал Пятикнижие. «Уличный паспорт»… ага, а палец в жопу не хошь? Парни из Восьми Проулков, с которыми я напоследок общнулся, считали его самым анекдотичным бомбоклатом гетто.
«Это Жрец, что ли, балаболит, что он в Восьми Проулках может пальцы веером топырить? И что тебе зайти сюда нельзя, если только не он тебя послал или привел? Знаешь, почему мы его Жрецом кличем?»
«Это Жрец, что ли, балаболит, что он в Восьми Проулках может пальцы веером топырить? И что тебе зайти сюда нельзя, если только не он тебя послал или привел? Знаешь, почему мы его Жрецом кличем?»
«Он сказал мне, это потому, что он единственный, кто ходит и по Копенгагену, и по Восьми Проулкам».
«Он сказал мне, это потому, что он единственный, кто ходит и по Копенгагену, и по Восьми Проулкам».
«А говна к носу он тебе не предлагал? Йоу, браты, вы слышали, что ему наплел Жрец?»
«А говна к носу он тебе не предлагал? Йоу, браты, вы слышали, что ему наплел Жрец?»
«Что, это не так?»
«Что, это не так?»
«Да почему, частично так. Только этот бомбоклат, видно, возомнил себя Христом, раз втюхивает тебе пять хлебов и две рыбы».
«Да почему, частично так. Только этот бомбоклат, видно, возомнил себя Христом, раз втюхивает тебе пять хлебов и две рыбы».
«А?»
«А?»
«Да он потому по гетто везде шляется, что его не только ни одна собака, но и ни одна кошка не боится. Почему, ты думаешь, его кличут Жрецом?»
«Да он потому по гетто везде шляется, что его не только ни одна собака, но и ни одна кошка не боится. Почему, ты думаешь, его кличут Жрецом?»
«Ну-у, э-э…»
«Ну-у, э-э…»
«Давай без “ну”, белый паренек. Жрец хочет смотреться большим шоттой. С давних уже пор. И каждый день клянчит у дона: “Дон, дай мне ствол, а? Ну да-ай, пожалуйста. Ты ведь видишь, я рожден быть руди?” И вот Шотта Шериф устал от его слез и соплей и сказал выдать ему ствол. И знаешь, что случилось? Мой пацан сунул тот ствол себе в штаны, и тут вдруг “бум-м”! Хренок ему и отстрелило. Ума не приложу, как тот опездол жив остался. Я как-то спросил Шотту, не спецом ли он снял тот пистоль с предохранителя, но тот ответил молчанием. Чудо вообще, как он на себя потом руки не наложил. Это ж бабу никогда не трахнуть – для чего вообще жить-то? Вот и выходит, что Жрец: они ж все евнухи».