Вчера моя женщина спросила, как это мне дали визу в Америку, и рассмеялась. Правильно смеется. Хотя в этом году мне есть чем заняться. Не могу сказать, когда меня последний раз интересовало, что делается на улицах Кингстона. ЛПЯ так хотела заполучить страну в руки – и вот заполучила. Так что зажритесь. В моем внимании теперь нуждается другая улица, так что мне остается единственно вглядываться. Лихой человек пометок не делает. Лихой человек все записывает в уме.

В Бронксе у меня Юби. Люди не могут понять, как я вообще его терплю (в данном случае «люди» – это Ревун, который его на дух не переносит). В самом деле, непросто питать симпатию к парню, который подстригается каждые две недели, разговаривает так, будто окончил навороченную среднюю школу, а одет всегда в костюм c отливом, вне зависимости от погоды. Но вот резон, который мало кто ловит: если людям западает в голову, что ты сутенер, никто из них не подумает, что ты наркодилер. У Юби вид студента, и это дает ему повод думать, что он стильный. Немного в самом деле есть. Этот парень всерьез думал поступать в колумбийскую школу юриспруденции, но раздумал, потому как счел себя и без того докой. Он вольготно обосновался в Куинсе и Бронксе, и я позволил ему взять под себя Майами вместо Ревуна. Ревуна я в известность не поставил, и тот мне на той же неделе перезвонил:

– Брат, что там за хрень деется?

– Тебе надо смениться. Майами для тебя слишком захолустен, тебе нужен Нью-Йорк. Там и вечерами есть куда пойти, развеяться.

– Что ты, бомбоклат, имеешь в виду?

– Имею то, что имею, мандюк. В общем, размещаю тебя на Манхэттене или, может, в Бруклине.

– Я те места не знаю.

– Ну так купи, бомбоклат, путеводитель и изучи.

«Брат, ты ж знаешь, у меня на эти вещи чутье, и я этому перцу не доверяю», – не устает он повторять при каждом звонке, почти одной и той же фразой. Но Ревун человек недумающий, он лишь прочел пару-тройку книжек, а вот Юби, не в пример ему, мыслит широко и глубоко. Он кинул Колумбию ради торговли «травой», потому как Колумбия в плане деланья денег уже не могла научить его ничему, чего бы он сам уже не знал.

Сметлив просто даже слишком. Сто тыщ фунтов «травы» и десять тыщ «беляка» всего за один год. Это знаю и я, и он, и Ревун, который Юби от этого еще больше ненавидит. Мозг этого человека обогащает нас всех. Но он же, этот мозг, нуждается в моем снабжении, и хотя я уверен, что Юби пытался контактировать с Эскобаром напрямую, доверия ему при таком ловкачестве от тех дельцов нет. Что ж, пускай себе ловчит – иное и представить сложно, – только Ревуна я в это не посвящаю. В другой раз Ревун позвонил мне просто с тем, чтобы сказать: со всего Джемдауна Юби единственный, кто делает педикюр, а значит, он, наверное, жопник или что-нибудь в этом роде. Без бэ. Я хохотал так долго, что Ревун напрягся – ничего, мол, в этом смешного нет. Я сказал ему поостыть. И не сказал, что Юби, когда не убивает сам, подсылает для этого двух своих братцев – родная кровь, ничего не скажешь, – которые, если верить молве, уже укокошили для него больше полусотни человек. Почему он зовется Юби – это вопрос, но, наверное, к психиатру. Лихие люди пометок не делают. Вместо этого я припоминаю имя на манер скороговорки – ля-ля-ля, тра-ля-ля, – как в детской считалке или песенке. Если б кто-то это знал, меня бы, наверное, перестали воспринимать всерьез. И вот я послал Ревуна с еще одним парнем встретить кое-какой груз во Флориде и уже другой фурой переправить окольным путем в Вирджинию, а то и в Огайо. Но в Западной Вирджинии фуру перехватывают копы. И мало того, что пропала такая тьма доз, это бы еще полбеды. Но тут еще всюду начали выщелкивать наших: под Вашингтоном, в Детройте, Майами, Чикаго и по всему Нью-Йорку.