Вот уже и Корса. А еды-то дома нет. Последнюю лапшу я доела два дня назад; всю китайскую дребедень повыбрасывала сегодня утром, а наггетсы, наверное, купила зря, хотя они и свежие. Окно перед уходом я, кажется, оставила приоткрытым, хотя на улице март. Н-да, а из еды-то дома действительно шаром покати. Плестись на Бостон-роуд ужас как не хочется, хотя заранее знаю: придется. Наверное, посижу дома, погляжу телик, пока окончательно не проголодаюсь, а там – деваться некуда – потопаю за продуктами.

Сейчас я иду вниз по Корсе, лелея дурашливую надежду, что со мной случится что-нибудь эдакое, какой-нибудь забавный казус в духе Мэри Тайлер Мур. Мысль откровенно вздорная. Почему именно со мной, когда на улице и так полно людей? Но уж такая, какая есть. Вот что бывает, когда жизнь твоя сплошь состоит из работы, телика и жрачки навынос. Черт возьми, я совсем уж уподобилась американкам. Да ну вас всех, с вашим укладом. Не знаю. Знаю только, что если б я заглотила «ксанашку», то думки уже не так меня донимали бы. Мне импонирует мысль, что все в моем доме, от полотенец единого цвета до кофеварки с единственной кнопкой, призваны упрощать мою жизнь, хотя понятно, что на самом деле их предназначение – не заставлять меня задумываться лишнего. Представьте: моя мать всегда считала, что я никогда не сумею ни устроиться в жизни, ни обустроить свой быт.

«Бостон Джерк Чикен: Ямайская кухня с пылу с жару». Два ряда закутков из оранжевого пластика, в каждом на столике кетчуп, соль и перец. Может, поесть здесь? Мысль мелькает и тотчас проходит. На прилавке рядом с кассовым аппаратом ноздреватые пирожные в корзинке, эдакие сельские мотивы. Мне выезжать на село никогда не нравилось: слишком много таких вот стряпендюшек и сортирных будок. А вот рядом блюдо с чем-то вроде картофельного пудинга. Картофельного пудинга я не ела с семьдесят девятого года – да нет, пожалуй что и дольше. Чем больше я на него смотрю, тем больше хочу, и тем явственней ощущение, что на самом-то деле мне хочется чего-то другого, более глубокого. На самом деле мне хочется вкусить Ямайки, а это уже что-то из области белиберды с подсознанием. Забавней думать, что я хочу во рту чего-то истинно ямайского, но чтобы это был не пенис. Чертова развратница (нет-нет, лучше на ямайский манер: «грязнуля-черножопка»).

Отчего-то я чувствую в себе желание болтать на родном говоре ночь напролет, и не потому, что нынче толклась рядом с той женщиной и ее мужем-ганменом. А скорее потому, что вижу перед собой эти ноздреватые кокосовые пирожные, и у меня появляется соблазн спросить, а нет ли в этом заведении еще и дукуну, ашама или острой кукурузы[329].