Первый же взгляд, который я бросил на возникшую передо мной картину, произвел на меня невероятно сильное впечатление. Волнение, которое я испытал при этом, походило на то чувство, которое я испытывал еще ребенком, оказавшись свидетелем финала какого-нибудь хорошо поставленного театрального зрелища или мелодрамы. Даже фантастические световые эффекты были налицо: свет солнца вливался в долину, переливаясь оттенками оранжевого и лилового; а изумрудная трава отбрасывала блики на все предметы, отражаясь от туманной завесы, все еще висевшей над головой и как бы с неохотой покидавшей столь чарующе прекрасное место.

Небольшая долина, в которую я заглянул из-под туманного полога, в длину не превышала четырехсот ярдов, а в ширину насчитывала от пятидесяти до двухсот ярдов.У́же всего она была в северной своей части и постепенно расширялась к югу. Самая широкая ее часть лежала ярдах в восьмидесяти от южной оконечности. Пологие скаты, окружающие долину, можно было назвать холмами только условно. Только на северной стороне примерно на девяносто футов поднималась отвесная гранитная скала. Как я уже говорил, долина в этом месте была не шире пятидесяти футов; но по мере продвижения к югу склоны справа и слева становились все менее высокими, менее крутыми и скалистыми, как бы сглаживаясь.

И тем не менее всю долину, за исключением двух мест, окружали возвышенности. Об одном из этих мест я уже говорил. Оно было расположено на северо-западе; именно там, как я и описывал, заходящее солнце врывалось в естественный амфитеатр через глубокую расселину в граните; эта трещина, насколько можно было судить на глаз, в самом широком месте достигала примерно десяти ярдов. Видимо, она образовывала естественный коридор, ведущий к другим холмам и чащам. Другой выход находился прямо на юге долины, где склоны были едва заметны и простирались с востока на запад примерно на сто пятьдесят ярдов. В центре находилось углубление, достигавшее того же уровня, на котором лежало дно долины. Что касается растительности, то и она, как все здесь, к югу смягчалась и сглаживалась. На севере, прямо под утесистым обрывом, в нескольких шагах от его края, вздымались могучие стволы каштанов, ореховых деревьев и дубов; их крепкие горизонтальные ветви тянулись далеко за край обрыва. Продвигаясь к югу, путник вначале видел такие же деревья, но менее высокие и не столь похожие на деревья с полотен Сальватора Розы[97]; потом он замечал и менее суровый вяз, а за ним — белую акацию и сассафрас; их сменяли еще более мягкие по очертаниям липа, красноцвет, катальпа и клен, а тех — еще более скромные породы.