– Подумай еще. Это необратимо! Может, у тебя приступ хандры, или трудности с поиском нового друга, или…

Она убрала руки:

– Это не имеет никакого отношения к мужчинам.

– Ну, какое-то отношение все же имеет, верно? – улыбнулся он.

– Нет. Это решение касается только меня.

– Откуда взялась такая мысль?

– Я не желаю воспроизводиться.

– Почему?

– Чем анекдот короче, тем он лучше.

Он наставил на нее толстый палец, как рассерженный профессор:

– Думаешь, ты так и будешь вечно выезжать на своем доморощенном цинизме? Что всю жизнь будешь отбрехиваться репликами из телесериалов? Жизнь – это совсем другое, моя дорогая. Нужно принять свою долю ответственности, нужно брать на себя обязательства. Ты никогда не спрашивала себя, чего ради ты на земле? Что напишут на твоем надгробии?

Она не ответила. Себя она видела кончившей жизнь по старинке, в общей могиле, куда сбрасывают тела шлюх и прокаженных. Бигно вздохнул, почти хрюкнув, и протянул ей брошюру и формуляр, озаглавленный «Согласие на бессрочную хирургическую стерилизацию»:

– Даю тебе неделю, чтобы прочесть этот документ, а главное, чтобы подумать! Второго шанса не будет, Гаэль.

Она поднялась, избежала необходимости пожать ему руку и настояла, что заплатит за консультацию, – вначале он раздраженно отказался.

Выбравшись на улицу, Гаэль остановила такси. У нее оставалось не больше получаса, чтобы забрать детей из школы на улице Поль-Валери, в Шестнадцатом округе. Конец дня был полон горькой иронии. Добравшись до места, она огляделась: матери семейств, радостно ожидающие своих отпрысков.

Две сильно отличающиеся друг от друга группы: с одной стороны прогрессивные буржуазные дамы, решившие отдать своего ребенка «в общую школу», а с другой – консьержки и прочая прислуга, все по происхождению иностранки, которые жили в этом шикарном квартале, вот только как бы на отшибе – в комнатах для горничных или на первом этаже. Гаэль не принадлежала ни к одной из двух категорий. Она была моложе, красивей – и куда оригинальней. На ней были потертые джинсы, низкие сапоги от Джузеппе Занотти и военная парка с нашивками зеленых. На спине был вышит «Union Jack», британский флаг, словно напоминание о святой эпохе Свингующего Лондона.[115]

Она презирала этих матерей, приплясывающих от нетерпения у ворот. Но главное – она презирала саму себя. Она чувствовала себя неуместной в этом мире, приносящей несчастья. Вороной, которая только и может, что накаркать беду, сидя на своей ветке. Она подумала, что в двадцати метрах отсюда, на улице Лористон, во время Второй мировой располагалось гестапо, а чуть подальше, на улице Коперника, 3 октября 1980 года, в самый Шаббат, возле синагоги взорвали бомбу. И даже длинные глухие стены водохранилища в Пасси вблизи напоминали тюрьму или гигантскую могилу.