Наконец двери обеих школ открылись. Ей надо быть начеку: Мила, из подготовительного класса, должна выйти слева, а Лоренцо, из начальной школы, – справа. Невольно она надеялась на них, чтобы примириться с жизнью, чтобы вновь обрести веру в любовь и в будущее.

Когда она их увидела (конфеты и слойки с шоколадом она купила заранее), то поняла, что ее надежды напрасны. Пусть они завопили от радости и бросились ее обнимать, прижимаясь изо всех сил, это ничего не меняло. Ни их жизненная сила, ни свежесть никак не могли ей помочь.

Она держала в ладони две льдинки, пока сама горела в аду.

80

80

– Да что ж такое, мать твою, шевели задницей!

В жиже по колено, Морван узнавал Африку, настоящую, ту, которая липнет вам на башмаки и капает за шиворот. Он еще не отъехал от аэропорта Киншаса-Н’Джили и на три километра, как его такси завязло посреди скопища легковушек, грузовиков и прочих развалюх. «Завязло» не совсем правильное слово: вместо обычной дороги вдруг образовалась река. Под проливным дождем водители с досадой и смехом наблюдали, как их средства передвижения впадали в полную неподвижность.

– Если ты не вытащишь нас отсюда, – заорал Морван шоферу, – клянусь, я тебе врежу по заднице!

– Патрон, ничего не поделаешь…

Сколько раз он слышал эту фразу? С тем же припевом за кадром: «И какое мне до этого дело?» Черные не соприкасаются с реальностью. Между событиями и их сознанием существует некий зазор, перебой, который и вызывает самые странные реакции. Морван тысячи раз обламывал об этот припев зубы, кулаки, нервы и давно уже понял, что ничего тут изменить невозможно.

Он сунул горсть мелочи своему собеседнику, достал чемодан с заднего сиденья и дошлепал по грязи до насыпи, которая шла вдоль дороги. Если прибавить шагу, он вскоре выйдет на проезжую часть. Было 16:00: его рейс приземлился по расписанию, и он на мгновение поверил – жизнь ничему не учит, – что успеет вовремя на встречу, назначенную на пять вечера.

Несколько сот метров он тащился, опустив голову и ругаясь на чем свет стоит, но в конце концов поднял глаза и внезапно оценил открывшееся зрелище. Длинная вереница раздолбанных автобусов и кое-как починенных машин плавала в алой воде. Тысячи негров жестикулировали в грязи или терпеливо ждали, сидя на откосах с башмаками в руках, прикрываясь кто газетой, а кто и просто пластиковым тазом. Картина была дантовская или комическая – на выбор, а невероятность ее красок пьянила. Гроза, казалось, нагрела небо, как доменную печь, фиолетовые разводы и сиреневые линии проступали на темных тучах, как еще пылающие прожилки на черной магме. Внизу, насколько глаз хватало, расстилалась одноцветная пелена: бурая сепия с оттенком того красного, каким дразнят быков, поглотила все прочие краски.