– В состоянии шока.
– Из-за совершенных убийств?
– Из-за охоты на него, которую устроил ваш отец.
Эрван почувствовал ком в желудке:
– Что… что вы можете об этом рассказать?
– Я не очень много знаю. Это длилось несколько недель, и в обстановке, которую можно расценить как… напряженную.
Эрван подумал о фотографии Фарабо, на которой тот выглядел невредимым:
– Думаете, отец пытал Фарабо после поимки?
– Я думаю, что преследование само по себе было пыткой. Для обоих. Фарабо знал джунгли. Грегуар Морван, напротив, никакого опыта существования в джунглях не имел. И однако, он не сдался. Он выследил Фарабо. Он заморил его голодом и загнал, пока наконец не схватил и не доставил в Лонтано.
В голосе старого миссионера проскальзывали нотки восхищения. Этот человек, хотя и должен был не одобрять жестоких методов (будучи психиатром) и взывать к сочувствию (будучи священником), испытывал уважение к отваге и упорству охотника.
– Речь шла не только о физической выдержке, – добавил он. – В глубине леса Фарабо играл на своей территории – территории оккультных сил. Ваш отец противостоял мощному и неизвестному миру.
– Вы в это верите?
– Я верю в тот факт, что он находился в крайне неблагоприятном положении, и полагаю, простите мне это выражение, что у него были железные яйца.
Он приехал не для того, чтобы выслушивать панегирики в адрес Старика.
– Вы лечили Фарабо?
– Подручными средствами. Он был в состоянии полной прострации. Нечто вроде каталепсии духа. Мне пришлось дать ему успокоительное, которое расслабило его и вернуло к реальности. Параллельно я смог опросить свидетелей.
– Я думал, свидетелей не было.
– Не убийств, а общей атмосферы в городе. Жители Лонтано оправлялись от двух лет настоящего террора.
Эрван снова задумался: как убийце удавалось завоевать доверие жертв? Может, это и было той уликой, которую он искал.