– Добрый вечер. – (Ни поцелуя, ни рукопожатия.) – Очень мило, что вы пришли.

– Очень мило, что вы меня пригласили.

– Вы сами предложили это место: хотите сходить на выставку? Она закрывается только через час.

– Я уже была, спасибо. Можем немного прогуляться. Потом поужинаем.

– Как пожелаете, – уступил он и развел руками, не вынимая их из карманов, что придало полноты его фигуре.

Гаэль в очередной раз испытала странное чувство оттого, что видела его вот так, во плоти и в верхней одежде, – его, кто более года оставался только голосом и половинкой туловища. Перемена не пошла ему на пользу: он казался неприспособленным к современной жизни, неуместным в парижской суете.

Чтобы скрыть замешательство, она снова закурила, и они направились к фонтану Стравинского. Кац оглядывался по сторонам. Она как-то себя выдала? Он почуял ловушку?

– Вы связались с моим коллегой? – спросил он неуверенным голосом.

– Вас это больше не касается, господин психиатр.

– Вы правы.

– Я ему еще не звонила. Я должна привыкнуть к мысли о смене уха.

– Но… как вы себя чувствуете?

– Думаю, несколько недель еще продержусь.

– Отлично.

Тон противоречил его утверждению. Куда подевалась его собственная паранойя? Она была убеждена, что психиатры, как и дилеры, любили держать своих клиентов на крючке.

– Как поживает ваша семья? – ломанулась она очертя голову.

– Моя семья? – удивленно повторил он. – Э-э… очень хорошо.

Механические скульптуры фонтана выделялись в темноте своей яркой расцветкой и лоснящимися рельефами. К сожалению, бассейн был пуст, и автоматы стояли на сухом дне.

– Я не помню, – настойчиво продолжала Гаэль, – ваша жена работает?