– Потом? – повторил тот, растаптывая угли костра. – Сядем на первый же рейс на Киншасу, а там я тебя запихну на следующий на Париж. Ты хотел правды? Ты ее получил. А теперь «конец хрени» и «возвращение на старт».

Эрван вспомнил об игре «гусек»:

– Не проходя через клеточку «тюрьма»?

– Кому? Мне? Сначала попробуем избежать «колодца» и «лабиринта», – ответил отец, подмигнув, – будет уже неплохо.

75

По общему согласию они решили, что София утром вернется в Париж вместе с детьми. Предостережения Старика достаточно напугали Лоика, чтобы он забронировал им места на рейс в 9:45, но их не хватило, чтобы он сам послушался и бросил расследование. Он хотел узнать больше о роли Баладжино и Понтуазо в торговле оружием и убийстве Монтефиори.

Пробуждение оказалось тяжелым. Несмотря на снотворные, он всю ночь боролся с желанием отправиться в спальню Софии, чтобы порыдать в ее объятиях. Не время сдаваться. Воздержание возвышало его в глазах графини, возвращая былую доблесть, и, хотя ему было плевать, их отношениям это не повредит.

В восемь утра они закинули чемоданы в багажник, попрощались с королевой-матерью и осиротевшими сестрами. Им пришлось выехать через служебные ворота, чтобы обмануть репортеров, по-прежнему дежуривших у виллы. По эту сторону все дороги, ведущие с холма, были узкими, извилистыми и шли вдоль обрыва без всякого ограждения: когда навстречу попадалась другая машина, Лоик был вынужден сдавать назад, пока не удавалось сместиться на обочину, чтобы освободить проезд. Порой ему даже приходилось въезжать в открытые ворота какой-нибудь виллы.

Нервы у него были на взводе, и он жалел, что не принял таблетки вместе с утренним кофе. Что еще хуже, он взял один из «ягуаров» Кондотьера. Во-первых, машина мертвеца. К тому же сверхдорогая колымага. При любом маневре он чувствовал, как в мошонке сжимаются яички. Шуршание травы о кузов, близость каменной ограды или пустоты, слишком тесное пространство, едва позволяющее двум машинам разъехаться, – с него просто пот катил. Такое ощущение, будто Монтефиори, сидя сзади, следит за каждым его движением.

Но пейзаж был безмятежный. Грифельно-серая лента дороги, террасами раскинувшиеся парки, высокие остроконечные кипарисы, преграждающие дорогу ветру, еще более высокие виллы, не боящиеся шквальных порывов, – летом та свежесть, которую они несли, была бесценна. Ниже деревня Фьезоле свернулась, как задремавший солдат, с колокольней ее Duomo[83] вместо ружья.

Хватит грошовой поэзии: он не сдрейфит – несмотря на машину, ломку и мысль, что вскоре он окажется один там, наверху, в окружении двух истеричных ведьм и депрессивной тещи. И в то же время результаты расследования приводили его в экзальтацию. Они с Софией, которых всегда считали беспечными сосунками, родившимися с платиновой ложечкой во рту, они нашли и убийц Кондотьера, и мотив!