Помимо кучи вопросов, было еще одно обстоятельство, которое не давало покоя Гаэль. Страдание очень личное, почти физическое. Сознавать, что больше года она доверялась самозванцу – а теперь выходит, что еще и женщине, – и тот слушал ее, принимал ее откровения, ее исповеди, словно паук, переваривающий добычу, угодившую в его липкие сети. Проворачивая нож в ране, она прокручивала в памяти все признаки женственности, которые всегда поражали ее в Каце: эта двойственность в лице, стоячие воротнички, которые придавали ему вид старомодного счетовода и, конечно же, скрывали следы неудавшегося самоубийства, его слишком длинные пальцы, похожие на когти хищной птицы, лишенный красок голос, казалось никогда не знавший ни низких, ни высоких нот… Как могла она оказаться столь слепа? Эрик Кац был вылитым трансвеститом, вот только подмена тоже… оказалась подмененной.

Она попыталась вообразить тайную жизнь Изабель Барер, закулисье ее безумия. Она представляла, как та входит в склеп семьи Усено на кладбище в Лила, достает тела, потом извлекает из них внутренности, бальзамирует, обматывая повязками, пропитанными специальной смолой, пользуясь и своими медицинскими познаниями, и тем, что ей удалось разузнать о Древнем Египте. Гаэль представила, как та, погруженная в себя, преклоняет колени, опустившись на молельную скамеечку после того, как открыла гробы, – и так при каждом посещении.

Самым ужасным было то, что сама Гаэль не так уж далеко ушла от этой чокнутой. Она тоже несколько раз оказывалась в полицейской психушке, а потом – в больнице Анри-Эй, в изоляторах, на кровати с пристяжными ремнями. А еще отец укладывал ее в самые шикарные заведения, например в клинику «Фельятинки».

И что теперь?

Ситуация быстро прояснилась: Одри утратила возможность продолжать расследование, а Гаэль поставили на место, то есть на обочину. Теперь она надеялась только на две вещи: возвращение старшего брата и новую катастрофу, какова бы она ни была. Страх – он как холод, нужно двигаться, действовать, чтобы он вас не отравил.

Что бы ни случилось, Гаэль готова на все.

77

В полдень они, как и предполагали, добрались до района рудников. Целое утро в пироге, рассекавшей бурые воды, как резак плитку дури, – а для Эрвана целое утро мучительных раздумий над признаниями отца. Не могло быть и речи о том, чтобы арестовать его в юридическом смысле термина. Все произошло на территории Конго-Киншасы. И сорок лет назад: другими словами, с точки зрения закона все равно что много веков. Но главное – у него не было и тени доказательств, за исключением признаний, которые Старик не станет повторять.