– Ты возвращаешься из Конго с трупом нашего отца и даже пальцем не желаешь шевельнуть, чтобы восстановить справедливость?

– Я пристрелил его убийцу, не забудь.

– Ну а я – того, кто приказал его убить.

У Эрвана вырвался усталый жест. Никакого желания оправдываться, ни даже продолжать этот разговор.

И однако, по привычке он не мог не усугубить:

– Я тебя тоже не узнаю. Ты всегда ненавидела папу, а теперь черт-те как рискуешь, чтобы отомстить за него? Скорей уж тебе надо было поблагодарить Мумбанзу, разве не так?

– Эрван, – ответила она в облаке дыма, – не разыгрывай из себя большего мудака, чем ты есть.

Он отступил. Вроде бы Лоик, Гаэль и он сам должны были ненавидеть отца, но после его смерти ни один из них не только не возрадовался, но даже не испытал ни малейшего облегчения. Напротив, огромная печаль, мощная и бездонная, поднималась в них с каждым часом, как цунами над горизонтом. Неужели они всегда обманывались в своих чувствах?

Единственным, кто действительно имел основание пересмотреть свое отношение, был Эрван, после всего, что он узнал в болотах Лонтано. Но остальные? Догадывались ли они тоже о «смягчающих обстоятельствах», имевшихся у Старика? Или предчувствовали в глубине своей плоти, что в Грегуаре таилось нечто большее и способен он был не только на побои, которые доставались жене?

А сам Эрван, должен ли он раскрыть то, что обнаружил в Конго? До сих пор эта мысль не приходила ему в голову. Личное дело. Но по сути, Гаэль и Лоик тоже имели право знать и о происхождении Падре, и правду о смерти Кати Фонтана. Он тут же осадил себя: нельзя очернить Мэгги, чтобы обелить Падре. А еще нельзя, чтобы он сам превратился в «дополнительного члена семьи».

Он собрался уже произнести какую-нибудь пустую фразу, чтобы отвертеться, но тут Гаэль бросила сигарету и зашла обратно в здание.

– Я хочу увидеть маму, – объявила она, холодная, как ледяная скульптура.

106

Эрван пошел следом. Едва он зашел в вестибюль, телефон завибрировал снова: Фавини.

– Я сейчас, – бросил он сестре, разворачиваясь.

– Я нашел Плага, – объявил коп.

– Где он?

– На Южном кладбище, бульвар Дьё-Люмьер, в Рейне.