Только когда Люси узнала о покушении на дона Корлеоне, она вдруг осознала, что и ее возлюбленному, значит, угрожает опасность. Сидя одна в своей квартире, она не плакала, а выла от ужаса, как раненая волчица. Три недели, в течение которых Санни вынужден был затаиться в Лонг-Бич, Люси провела исключительно на таблетках и на спиртном, глуша муки дурных предчувствий. Боль и тоска ощущалась ею почти физически, ее тело ломало и сворачивало. Но он появился вновь, она смогла дотронуться до него, прижаться, почувствовать каждой мышцей, каждой клеточкой. Могла держаться за него, не отпуская ни на минуту, пока не настал миг расставания. С тех пор он опять регулярно приходил к ней каждую неделю. Ночь накануне убийства стала последней ночью их счастья.

Люси узнала о его смерти из газет, и в тот же вечер наглоталась снотворного в немыслимых дозах. Но таблетки почему-то не убили ее, а одурманили. Сознание отключилось, зато включился инстинкт сохранения жизни. Отравленная, ничего не видя вокруг, она выбралась из квартиры и свалилась прямо в подъезде лифта. Там, на лестничной площадке, ее и обнаружили и отправили в больницу. Занятые гибелью Санни, газеты уделили ее попытке самоубийства лишь несколько строк — их связь оставалась секретом для окружающих.

В больнице Люси навестил сам Том Хейген. Он постарался утешить ее, пообещал работу в Лас-Вегасе под началом Фредди, брата Санни. Он же позаботился о ее переезде, когда она смогла встать на ноги. Том спросил, не беременна ли она и не было ли какой-нибудь особой причины травиться таблетками. Она отрицательно покачала головой. А не собирался ли Санни приехать к ней в ту роковую ночь? Не звонил ли заранее?

— Нет, — ответила Люси. — Санни не звонил и не приезжал. — Она не удержалась и сказала Хейгену ту правду, которая камнем давила ей грудь: — Он — единственный на свете мужчина, которого я любила и буду любить когда-нибудь.

По лицу Тома скользнула легкая улыбка.

— А что тут особенного? — взвилась Люси. — Разве ты можешь сомневаться в том, что Санни достоин любви? Ты, которого он подобрал на помойке, сделал своим братом?

— Тогда он был совсем другим, — задумчиво сказал Том. — Он очень вырос с тех пор и стал совсем другим человеком. Скорее жестким, чем добрым и внушающим любовь.

— Только не со мной, — отвергла Люси Манчини. — Может, с кем другим он и был жестким, я не знаю. Со мной он был лучше всех.

У нее не хватило сил объяснить Тому, как нежно относился к ней Санни. Он никогда не сердился, не раздражался, не повышал голоса в ее присутствии.