Может быть, то, что я чувствую, – это боли роста. А еще боль утраты «
Одно точно. Я больше не переживал из-за того, что недостаточно тоскую по своим утратам. Мне и без того было тошно. Нужно было убираться оттуда, ехать во Францию и пытаться выяснить остальную правду.
Сначала мне было необходимо заехать в Хирифьелль, подготовиться к выкапыванию картошки. Может быть, показаться Ханне и спросить ее, что она там видела.
Остатки гуся я бросил чайкам, помыл две тарелки и лег спать. Паром на Берген отходит во второй половине дня. Достаточно времени, чтобы забрать «Коммодор». Поднялся ветер, и я надеялся, что эта последняя поездка на «
Среди ночи я сел в постели, проснувшись от кошмарного сна, в котором весь урожай картофеля пропал из-за парши.
Мне почудился невдалеке гул лодочного мотора, но потом этот звук стих. Я снова лег, но не мог заснуть и прислушивался. Все то время, что провел один на Хаф-Груни, я слышал только собственные шаги, ветер и шум прибоя.
Вдруг раздались шаги. Открылась дверь в прихожую.
Я зажег парафиновую лампу и натянул брюки.
Она вошла и поставила среди комнаты чемоданчик с дробовиком. Ее волосы намокли и распрямились. Одежда была вся смята, а пальцы в чем-то черном. На куртке расплывалось жирное пятно.
Я вышел на крыльцо, не коснувшись ее. У причала был пришвартован «
Гвен тяжело плюхнулась на кухонную табуретку спиной ко мне.
– Кем ты хочешь быть? – спросила она.
– То есть?
– Помнишь, как нам было хорошо вместе, когда мы на машине ездили в Леруик? В Эдинбург? Когда сидели в ресторане?
– Это было до того, как мы признались, кто мы, собственно, такие, – напомнил я.
– Мы же довольно долго отлично ладили, разве нет? – возразила Гвен, расстегивая штормовку. Видимо, она сильно промокла.
Я много чего должен был сказать. Как мне