– Но ее груди? И щетина на лице… Хью регулярно бреется!

– Груди можно замаскировать одеждой. И хотя нам постарались сообщить, что Хью постоянно бреют, я не видел на его лице никаких следов щетины. А ты?

– Но порезы на лице я замечал…

– Да, на его, точнее, ее, лице порезы бывали. Их нетрудно сделать.

– Но нет адамова яблока…

– У некоторых юношей оно выступает, как у Фиверйира, а у других едва заметно. И потом рябины не позволяют никому приглядеться к ее шее.

Барак посмотрел на стрелка из лука внимательнее:

– Но поддерживать обман в течение лет…

– Да. Обман и стал источником ужасного напряжения для всех них и вывел из душевного равновесия Абигайль и Дэвида. Конечно же, Хоббеи вовлекли в обман и Фальстоу – помощь его была существенно важной. Что и дало ему власть над семьей. Они должны были быстро понять, что попали в ловушку, из которой не было выхода. Потому что, начав ее, они уже не могли вернуться назад. В случае разоблачения они могли бы угодить в тюрьму.

– Но зачем Эмме теперь эта игра? Иисусе Христе, он – то есть она – хочет уйти в солдаты!

– Должно быть, потому, что теперь она едва ли представляет, кем или чем является на самом деле, – ответил я раздраженным тоном.

– Послушай! Все получается складно, но где взять доказательства…

Я печально вздохнул:

– Только что, на ступеньках, едва мы приехали, я впервые внимательно посмотрел в лицо Хью… на все его оспины. И заметил, что он вполне может оказаться девушкой.

Барак повернулся ко мне:

– Так это Хью – или Эмма – убила Абигайль?

Он произнес эти слова слишком громко. Стройная и гибкая фигура на стрельбище только что разогнулась, чтобы выпустить новую стрелу. Юноша – нет, все-таки девушка! – опустила лук и повернулась к нам лицом. На мгновение мы все застыли в полной неподвижности, словно на какой-то живой картине. Затем, в доли секунды, девушка, которую мы знали под именем Хью, наложила стрелу на тетиву и подняла лук, целясь мне в грудь. Я понимал, что мы с Джеком бессильны что-либо сделать: прежде чем мы пробежим несколько шагов, Эмма Кертис выпустит первую стрелу, а за ней и вторую и уложит нас на месте.

Я поднял руки, словно бы надеясь оградиться ими от стального наконечника, и крикнул:

– Не стреляй! Ты этим ничего не добьешься!

На таком расстоянии я не мог в подробностях разглядеть лицо Эммы: его затеняла шляпа, которая, как я теперь понял, как и жест, прикрывающий шрамы, принадлежала к числу тех уловок, которые эта девушка выработала за прошедшие годы, чтобы помешать людям рассмотреть ее. Заметив движение лука, я отступил назад с криком, но тут же увидел, что оружие подрагивает в ее руке, все еще оставаясь нацеленным на меня.