Светлый фон

От входной двери в гостиную донесся громкий стук. Девушка вцепилась в руку Гая:

– Он вернулся! Сэр, он будет злиться, помогите мне… пожалуйста…

Подойдя к двери, я открыл ее. Саймон и Тимоти еще стояли возле нее с блаженными улыбками на лицах. Распахнув дверь, я увидел Колдайрона, стоявшего на ступеньках. Дрогнув при виде моего лица, он проворчал:

– Мои вещи, сэр. Деньги в моем сундуке, мою одежду, маленькие памятки – вы не имеете права удерживать их! – Голос его сорвался на крик. – Это незаконно! И плату за работу! Оставляйте себе Жожо, если хотите, но я требую заработанные мной деньги!

Я повернулся к мальчишкам:

– Сходите в комнату Вильяма, затолкайте все, что там есть, в его сундук, снесите вниз и выставите наружу. И не церемоньтесь с его вещами!

Бывший эконом шагнул вперед, намереваясь войти в дом, однако я снова захлопнул дверь перед его носом.

– Слушаюсь, сэр! – Тимоти торопливо взбежал вверх по ступенькам. Должно быть, я подаю плохой пример этим мальчишкам, подумал я, и когда Саймон повернулся, чтобы последовать за своим товарищем, я опустил руку ему на плечо:

– Подожди!

– Да, сэр? – посмотрел на меня подросток.

Я взглянул на его физиономию под нечесаными светлыми волосами. Саймон уже почти догнал меня ростом.

– Ты по-прежнему хочешь быть солдатом? – поинтересовался я.

Поколебавшись, мальчик ответил:

– После вашего отъезда, сэр, я понял, что мастер Колдайрон понарассказывал нам уйму небылиц, так ведь?

– Да, это так. Но Саймон, если ты однажды соберешься в солдаты, подойди ко мне, и я постараюсь найти несколько человек, которые смогут рассказать тебе о том, что такое настоящий бой. Если ты и после этого захочешь воевать, я не стану тебе препятствовать.

– Сэр, я вот думал… Перед отъездом вы говорили, что поможете мне стать учеником…

Я улыбнулся:

– Да. Помогу, если ты этого хочешь.

Мой юный слуга огляделся. Гай и Джозефина стояли в дверях гостиной. Девушка дрожала, и по лицу ее ручьями текли слезы. Она услышала слова Колдайрона о том, что мы можем оставить ее себе. Саймон посмотрел на нее, потом на меня, и покраснел.

– Значит Джозефина остается? – спросил он.