Верхотуров брызгал слюной, глаза его ослепли и пожелтели от ярости. Он боком передвигался по комнате, машинально переставляя стулья и горбясь, как обезьяна перед прыжком на лиану.

— Кто будет нам указывать? Эта паскуда? Этот гибрид выжившего из ума кацапа и армянской шлюхи? Вот и вот! — Он показывал согнутый локоть, приставляя его к нижней части живота. — Мы разочтёмся со всеми ублюдками, едва настанет наш час! Они что, думают, мы будем делиться властью, как делились ею во времена большевистского лизинга или постсоветской аренды? Брандспойт вам в зад! Мы всё приватизируем для себя, только для себя!.. Берите ваучеры и войте: «Вау-вау!..» Умные ступали по телам дурней и будут ступать по телам дурней! Сначала европейские кретины, потом русские идиоты. — Он гнусаво представил сцену, сложив бескровные губы безразмерного рта в бантик: «Ай, мы умрём за ваше право критиковать батюшку-царя, которого мы боготворим!..» — Получили, писсуар вам на совковое рыло? То же будет со всем смешанным элементом! Сначала мы пустим на фарш сволочь, у которой не более осьмушки подлинной крови. Затем всех остальных! Недоноски — главная угроза! От них больше всего дебилов и калек. Только прямые потомки левитов сядут у главного трона всемирного правительства, прочие колена будут править службу, почтительно стоя в стороне! Я, Роберт Верхотуров, успокою кирпичом всякого, кто рыпнется против законов, установленных Моисеем! Не качайте прав, их у вас нет! Это вам не СССР!..

Роберт считал себя большим художником и создавал бессмертные полотна, сажая своих любовниц на холст, разумеется, вначале пройдясь помелом с краской по их грушеобразным задницам. Все его шедевры немедля скупались иностранцами за валюту ещё в перестроечные времена: он держал трёх своих агентов в системе «Интуриста», которые всё это организовывали.

Однажды Яромир Шалвович вдвоём с Робертом написал некролог по случаю смерти Бори Уральского, артиста эстрады, их общего приятеля и компаньона. Боря был хохмачом с детства, и потому было решено составить некролог в особом стиле.

Некролог пользовался успехом, особенно в подвыпившей компании среди своих, и Яромир Шалвович выучил это произведение наизусть:

«Солнце нашего юморизма закатилось. От нас ушёл ещё один неподражаемый поклонник пива и сосисок. Он классически ловко потрошил классиков мировой литературы, выбирая для себя фразы и сюжеты, как выбирают тапочки и туфли для мертвецов в ящиках для распродажи в больших супермаркетах.

Да, он легко и успешно прелицовывал чужое, как всякий прирождённый портной. Но это был эпохальный перелицовщик. Он смешивал Гоголя, Шекспира и Пушкина, чтобы получить в итоге Борю Уральского. Он брал уличный анекдот, приделывал к нему свои междометия и зарабатывал свои тысячи. Это был мастер классического винегрета и капустника. «Ха-ха-ха», — повторял он каждому, когда не находил под рукой достаточно тяжёлого аргумента. И никто с ним не спорил.