— Не надо! — заорал он, выхватив пистолет из кобуры.

Кэри вытянула расцарапанные о гравий руки. Наручники и веревки она бросила у дерева, где они пи́сали, открыв замок скрепкой, которую стащила из бюро покойника и прятала под верхней губой, даже когда ела или говорила. Нагнувшись — якобы подтянуть брюки, — она развязала веревки, опутавшие ее ноги. Теперь у нее ничего не было, и она хотела, чтобы мы знали это, прежде чем повернуться к нам лицом.

Она увидела, что я стою посреди гравийной дороги, обеими руками сжимая пистолет, уставившийся на нее своим черным дулом.

Она увидела, что Зейн, пройдя вперед по дороге, стоит теперь в десяти шагах впереди, слева от меня, и тоже целится в нее.

Так мы и стояли — треугольником — в лесу туманным утром.

Внезапно меня накрыло.

— Не делай этого! — снова завопил Зейн.

«Он про Кэри», — подумал я и крикнул:

— Кэри! Тебе все равно не убежать! Все кончено!

— Никто тебе ничего не сделает! — проорал Зейн.

— Теперь не время умирать! — провозгласил я. — Теперь время шпионом стать!

— Что? — спросила Кэри.

— Что? — переспросил Зейн.

«Не позволяй пистолету так дрожать у тебя в руке!» — хотелось завопить мне, поскольку цель то и дело соскальзывала с мушки.

Зейн, должно быть, устал не меньше моего, в горле у него так же пересохло, грудь тяжело вздымалась, сердце колотилось о ребра. Наше состояние, пока мы переводили дыхание, было нетрудно сравнить с состоянием Кэри, с ее расцарапанными руками, растянутой лодыжкой, озверело глядящей на два пистолета, жаждавших влепить ей свинцовые поцелуи.

Кэри внимательно проследила, как я шаркающей походкой приблизился к ней, целясь ей в сердце.

— Кто ты? — крикнул я ей. — Что ты делаешь?

Теперь меня и Кэри разделял только пистолет, ходивший ходуном в руке Зейна.

— Виктор! Все в порядке. Не дури, приятель! И стой, где стоишь!

Я остановился в пятнадцати футах от Кэри посреди дороги. Зейн замер среди деревьев, держа пистолет в руках таких же неверных, как плававший вокруг туман.