Шеф отдела «Зет» уронил вилку. Приставил к уху ладонь, словно хотел лучше расслышать.

— Я должен уйти? Отказаться от карьеры из-за каких-то жалких вымогателей. Да ты понимаешь, что говоришь?

Каттани развел руками.

— Это мой вам совет. Так вы сможете спасти свою жизнь, избежать огласки ваших не слишком-то красивых дел, сохраните спокойствие семьи.

— Что ты хочешь сказать? Полагаешь, эти людишки в состоянии меня погубить? Неужели ты думаешь, я их испугался?

Лицо Каттани посуровело. Комиссар обвел мрачным взглядом стол и произнес:

— Вы могли бы избежать того, что ваше имя появится в газетах. Могли бы начать новую жизнь — уединенную, без нервотрепки.

Жена Каннито разразилась слезами.

— О, господи, вы не знаете Себастьяно. Для него вся жизнь в его работе. Он меня, конечно, очень любит, но без работы он был бы конченый человек. О, прошу вас, не настаивайте!

Каннито опустил руку на плечо жены.

— Не надо, не плачь, дорогая. В сущности, только ты одна меня понимаешь. Только ты одна как следует меня знаешь.

— Прошу прощения, — сказал Каттани. — Я с вами говорил как друг.

— Гм! Понимаю твои чувства. Возможно, благородные. Обеспечить себе спокойную жизнь, быть может, для кого-нибудь другого было бы и прекрасно. Но только не для меня. Запомни это.

* * *

Черный лимузин прижался к тротуару. Маурили увидел сидящего на заднем сиденье Лаудео. Открыл дверцу и уселся рядом с ним. Машина была новехонькая — в ней еще пахло краской. Шофер тотчас отпустил тормоз, и автомобиль рванулся вперед.

Маурили нервно ерзал, наконец, потерев щеку, проговорил:

— Они решили опубликовать все, что у них есть. — Он сунул ребром в рот ладонь и закусил мизинец. — Чёрт меня возьми, ведь я сам рою себе могилу. Профессор, боюсь, добром это не кончится! — Он потер глаза. — Я уже сдал материал в типографию.

Лаудео ворковал, как голубок:

— Не тревожься, Маурили. Мы тебя не оставим. — Опустил руку в портфель и вынул конверт. — Вот возьми, это скромный знак нашей признательности. А когда будут печатать?

— Завтра ночью.