— Конечно, не надо, — охотно согласилась Юля. — Кстати, я и не собиралась об этом говорить. Просто так вырвалось… Ты попросил сказать о тебе, вот я и сказала… Ты не расстраивайся, Феликс, я удовлетворена всем этим.

— Удовлетворена? — вздрогнул я при этом неожиданном слове.

— Ну да. В конце концов, я ведь сама попросила тебя завести себе другую женщину, — подтвердила Юля. — Мне так легче с тобой общаться. Да, именно легче, — повторил она, подумав мгновение.

— А мама и в самом деле стала очень верующей, — сказала Юля, переводя разговор на другую тему. — Папе это совсем не нравится, только он ничего не говорит об этом, а я не спрашиваю, почему.

— Ну, он все-таки бывший партийный работник, — сказал я.

— Нет, — засмеялась странным смехом Юля. — Не поэтому… Он не смеется над мамой, но не одобряет. Особенно его раздражает один священник. Он к нам заходил пару раз и со мной разговаривал. Кстати, он подтвердил твои слова о том, что «долина смертной тени» из Библии — это о смерти, а не о слепоте. Так что ты, оказывается, знаток Библии, Феликс… Так вот, я разговаривала с этим священником, он такой старенький и очень добрый. Я это почувствовала. А папа его прямо терпеть не может. На дух не переносит. Когда тот в последний раз пришел, папа даже ушел к себе в комнату и хлопнул дверью перед самым его носом.

— У папы была трудная жизнь, — сказал я, стараясь быть справедливым и посмотреть на Геннадия другими глазами. За последнее время мне действительно стали открываться в нем какие-то совсем другие, неожиданные черты.

На даче мы провели весь день, до самого вечера. Все цвело, лето было в самом разгаре.

На юге в это время трава уже желтая, высохшая на солнце, земля трескается и природа готовится к осени, к осеннему цветению и умиранию. А у нас июль и начало августа — самое буйство красок. Леса стоят зеленые, и все листья еще не успели пожелтеть, так и лоснятся свежестью.

Вдоль забора у нас — огромное количество малины. Мама давно не ездила на дачу, я привез ее сюда только неделю назад, так что кусты малины были почти не обобраны. Маме трудно одной собрать такое количество малины. Сколько раз я просил ее собирать и варить варенье, но из нее садовод еще хуже, чем из меня.

— Приезжай сам, Феликс, — говорит мама. — И лучше съешь ее всю сам, пока она свежая. А то я наварю варенья, да все и испорчу. Там ведь надо определенные пропорции класть с сахаром, да еще варить строго отмеченное время. Нет, я точно все испорчу.

А сама собрать и съесть столько малины она не может. Так что нас ожидали кусты, как будто склонившиеся под тяжестью созревших и перезревших ягод.