— Извини. Мне показалось… этот шарф… как удавка на шее.

Она засмеялась — нехороший смех, неестественный.

— Удавка на шее — это хорошо, мне нравится. А тебе?

— Ну скажи хотя бы, что ты слышала… а может, и видела в окне?

— В каком окне? — Настя, к его удивлению, вспыхнула; очевидно, прекрасный «дар смущения» — нынче «предрассудок» — в ней до конца не атрофировался и очень украсил юное лицо.

— В том самом… — пробормотал Саня.

— Ты что, уже тогда за мной шпионил?

— Ты сама сказала про голос из форточки.

— А, у хозяйки, — она заметно успокоилась. — Ничего не знаю, я и внимания не обратила.

— Голос Майи Васильевны?

— Наверно. Такой глухой… замогильный. Что-то бессвязное, обрывок. Про красную шапочку. Или про белую?.. Она помешана на своих куклах.

— Кто?

— Старуха.

— Ну, вспомни, вспомни.

— Говорю же, не обратила внимания… — Настя сосредоточилась. — Кажется, так: «Белая рубашечка, красный чепчик в каком-то покое».

— В каком?

— Не расслышала, — Настя пожала плечами.

— Куклы, — произнес он задумчиво. — Но ведь принцессы в коронах.

— А у нее и Красная Шапочка с Волком есть. Тоже в чулане. Ей муж из Рима привез, такой же, видно, был… зануда. Да если б мне из-за «бугра» приволокли волка…

— Настю, не притворяйся. Ну что за пошлый стиль: казаться хуже, чем ты есть. Все любят такие бесценные пустячки. Любят любовь, правда?