— Какое он на вас произвел впечатление?

— Черт его знает. Скользкий какой-то тип… ускользающий. Впрочем, я, должно быть, необъективен.

— Ну, а в августе?

— Я укладывался в сарае, был выпимши…

— Кто-нибудь в это время находился в доме?

— Май. Да, еще Вика. Я его называю Компаньон (младший компаньон бизнесмена здешнего). На отлете, в отпуск уезжал, а остальные все разъехались. Хотел дверь закрыть, глянул: по саду идет женщина в черном плаще — это в такую-то жару — лицо восковое, синее.

— Может быть, от лунного света?

— Может быть. Неземная отрешенность, понимаете? Вдруг растворилась во тьме. Все.

— Вы не осмотрели сад?

— Осмотрел. Но не сразу. Ведь я ждал ее, все время ждал — в высшем смысле. Но испугался. Подумал, белая горячка начинается.

— А сейчас вы так не думаете?

— Никакой горячки, — сказал Анатоль раздраженно. — Неприкаянная душа, жаждет успокоения, погребения. Понимаете?

Саня вгляделся в голубые с красными прожилками глаза: сумасшедшинка в них сквозила, несомненно. Связался же я! Однако продолжал, свернув с маниакальной, видать, темы:

— Анатоль, вы удивились, что Майя Васильевна вернулась с кладбища раньше времени?

— Удивился. Обычно — в семь, восемь вечера. Весь день, говорит, провожу на могиле.

— Даже в темноте? В октябре рано темнеет.

— Она так говорит.

— А на каком кладбище похоронен Андрей Леонтьевич?

— Кто ж его знает. На местном, должно быть, районном.

— Значит, вы у него там не бывали?