— Хотите — говорите, хотите — нет. Главное: вы нашли путь.
— Какой путь?
— На Щербаковскую.
— Не совсем. Не могу исповедаться, хоть режь. Стыд и срам.
— Прорепетируйте со мной. Давайте, я попробую? Семь лет назад вы оставили мужа в богадельне, а соседям объявили, что он умер, — говорил Саня бесстрастно, а потому и безжалостно, стремясь вызвать тетку на возражения, вызвать к жизни, но она лишь монотонно кивала, подтверждая. — Анатоль о чем-то догадывался?
— Конечно. Пять лет бок о бок.
— Так. Раз в году, в день рождения Андрея Леонтьевича, вы его навещали. Две недели назад в пятницу он совсем слег, вас почему-то к нему не пустили, вы вернулись, так сказать, с «кладбища» раньше и попали в переплет с самогонкой. Так?
— Все правильно.
— Чем он болел?
— Атеросклероз головного мозга. Был инсульт. Ты ведь, Сань, не знаешь… — (кажется, он все-таки добился своего: тетка потихоньку оживала, в зрачках затрепетал свет). — Он ведь сидел с 51 по 53 — кампания против генетиков. И богадельня особая — в загородном поместье, для ученых, для высшего состава. Говорили: там будет лучше, условия то есть лучше, чем я смогу. И Андрей этого хотел, тогда он соображал.
Ага, она уже оправдывается.
— А потом?
— Замолчал. Все время молчал. Я ведь сначала каждую неделю ездила, а потом стало невмоготу. Стало страшно: лежит и молчит.
— Тетя Май, при этой болезни идут необратимые мозговые процессы, психические.
— Да все я знаю! И уход там действительно лучше, и условия, и еда. Но я объявила его умершим — ведь не просто так, а?
— Вы очень неравнодушны к светским условностям.
— Это не условности! — крикнула тетка и стукнула по столу кулачком; ну, она уже в своей стихии. —
— Тетя Май, от чего он скончался?
— Я туда звонила раз в неделю. Последний раз 9 октября. Все как будто без изменений, мне сказали. Но я уже дошла до ручки: предательство, знаешь, жжет. И решилась обратиться за помощью к тебе. В тебе-то я сразу разобралась.