— Да.

— Вы наметили переезд на 13-е, когда никого не будет в доме?

— Я позвонил, она сказала приехать за нею ночью.

— К чему вся эта таинственность? Вы уже задумали преступление.

— Ничего подобного! Из-за Анатоля. Она его боялась.

— Боялась?

— В смысле: боялась с ним расставаться. У нее была какая-то странная и сильная привязанность к этому бродяге.

— 16 августа текущего года, когда вы отдыхали в Крыму, она приезжала на Жасминовую к Желябову?

— Да. Ее спугнул Вика. Видите ли, внезапно заболел Николенька, подозрение на менингит (оказался грипп в очень тяжелой форме). На «скорой» она отвезла его в больницу Склифосовского и отправилась к Анатолю, сама в лихорадке, а он ее как-то успокаивал. Говорю же: между ними была… мистическая, что ли, связь.

— И все же она не поколебалась связаться с вами.

— Анатоль бесперспективен. А она безумно хотела детей.

— А вы?

— Хотел.

— Почему же у вас в браке их не было?

— И не могло быть: Любовь бесплодна.

* * *

Саня будто заново прошел тот путь — до гаража, да акаций… и обратно. Как Владимир поспешно увел его со двора, как они сидели на каменном парапете в центре кишащего муравейника и он рассказывал организатору про убийство…

— Думаю, определенных намерений у нее не было, — отвечал он как-то отстраненно… и все же с горечью. «Люба погибла не случайно!» — твердил он себе все эти дни, но «отстраниться» не мог. — Мне кажется, она металась в поисках выхода…

Не хотелось бы вдаваться в анализ «страстей». Словом, так она любила мужа. Любовь выше жалости — ее вывод. Она пряталась во дворе, когда Печерская выкатила из подъезда коляску с ребенком, и вернулась домой за какой-то забытой вещью. Люба подошла просто посмотреть, как она говорила…

— Что ты замолчал? — воскликнула Настя. — Кому она говорила? Тебе?