— Ты же с ним едва знакома!

— Он много раз навещал меня и твоего прадедушку. Да и здесь был несколько раз. Он очень верный человек, он не забывает людей только потому, что они старые, больные и не могут ему ничего дать.

Майя была удивлена. Алан не рассказывал ей, что время от времени навещает прабабушку Уайетт.

«Очень типично для Алана», — подумала она, недоумевая, почему он ее раздражает. Ведь он, в сущности, очень хороший.

— Ну, ладно, — сказала Эдит. — Надеюсь, что у вас все будет хорошо. Расскажи мне о Беатрис, о Хелин. Как у них дела?

Майю одинаково не интересовала ни Беатрис, ни Хелин, да, собственно, она и не могла ничего о них рассказать.

— Не знаю, — неохотно ответила она, — наверное, у них все, как всегда.

— Господи, я сейчас словно наяву вижу их молодыми, — сказала Эдит, и глаза ее блеснули, а Майя с ужасом подумала: «Нет, только не воспоминания о военных временах!»

— Тогда, в мае сорок пятого, почти в это же самое время, больше пятидесяти лет назад… знаешь, о чем я думаю каждый раз в мае, в День Освобождения? Эта картина, как живая, стоит у меня перед глазами.

«В этом-то вся беда с вами, стариками», — нервно подумала Майя.

— Беатрис было шестнадцать, она была такая стройная и юная, — продолжила Эдит, — худая, голодная. Как все мы, она, дрожа от нетерпения, ждала, что же будет дальше. Хелин превратилась в собственную тень от страха. Третий рейх рухнул, и она не знала, что будет с ней и ее мужем. Немцы продолжали удерживать острова, но время шло, и люди все чаще спрашивали друг друга, каким будет конец. Мы продолжали прятать этого французского пленного, Жюльена, и нервничали сильнее, чем раньше. Нами овладел суеверный страх, страх, что в последний момент произойдет что-то ужасное, именно потому, что до сих пор нам везло.

Майя вздохнула. Она слышала эту историю уже сто раз!

— В те последние дни продолжали происходить страшные события, — продолжала рассказывать Эдит. — Смертные приговоры приводились в исполнение, немцы стали свирепствовать, понимаешь? О, как мы все дрожали! С невероятной быстротой стали распространяться слухи. Одни утверждали, что немцы взорвут остров. Другие говорили, что они расстреляют всех жителей. Все это, конечно, была полная чушь.

— Конечно, — скучным голосом согласилась Майя.

— Но оккупанты нервничали, а нервные люди особенно опасны, — продолжала Эдит. — Опаснее других был Эрих Фельдман. Мы слишком поздно узнали, что он всю войну глотал психотропные таблетки, и теперь они были ему нужны больше, чем раньше. Но взять их было уже негде. Положение со снабжением острова было катастрофическим. Из медикаментов можно было с трудом раздобыть кое-что для раненых, ну и немного пенициллина… но психотропных лекарств не было нигде, даже на черном рынке, и Эрих все больше и больше впадал в панику, так как был полностью зависим от них.