— Я не хочу тебя догонять, не волнуйся, — сказала она. — Такой, как ты, я не стану никогда. Я сильнее тебя, я знаю, когда нажать на тормоз.

— Так о себе думали многие, но неизменно терпели фиаско.

Она пожала плечами.

— Мне все равно, что ты обо мне думаешь. Квакаешь, как старуха. Ты заваришь мне чай?

— Нет, — ответил Алан.

Она резко выпрямилась и посмотрела на него.

— Ладно, Алан, что случилось? У тебя сегодня с утра лицо гувернантки, и ведешь ты себя невыносимо. Кто испортил тебе настроение?

Он отказался от сдержанности, от колких намеков и приличных умолчаний.

— Где ты была вчера? — спросил он прямо.

На ее лице не дрогнул ни один мускул.

— У Эдит, я же тебе говорила.

— До половины третьего ночи? Я не верю, что в доме престарелых так поздно заканчиваются посещения. Ты и в субботу вернулась довольно поздно, а для воскресенья могла бы придумать и более правдоподобное объяснение.

— Конечно, я не была у Эдит так поздно.

— Так значит это ты признаешь. Но где ты тогда была?

Она тихо и театрально застонала.

— Ты не представляешь, как мне тошно тебя слушать. Знаешь, каким мерзким ты становишься, когда так себя ведешь? Мне не нравится, когда ты устраиваешь мне допрос.

— Если не возражаешь, я все же продолжу этот допрос. Я хочу знать, где ты была.

— По какому праву ты хочешь это знать?

— Ты живешь в моей квартире и живешь на мои деньги. По твоему желанию мы пытаемся найти подходящую для нас форму отношений. В такой ситуации от тебя требуется определенная доля искренности, — он с удивлением слушал собственный голос. Он говорил спокойно, уравновешенно, аргументировано и по-деловому, обдумывая каждое слово, прежде чем оно срывалось с туб.

«Это неправильно, — говорил ему внутренний голос, — ты снова объясняешь, снова оправдываешься. Прикрикни на нее! Потеряй самообладание! Обращайся с этой шлюшкой, так, как ты должен был обращаться с ней все эти годы! Она принадлежит к такому сорту женщин. Она просто не понимает другого языка».