— Тебе не в чем передо мной извиняться, — сказала она.

— Мне надо извиниться перед многими людьми, — сказала Анника. — Я проезжаю по жизни, как паровой каток, не думая ни о ком, кроме себя. Томас прав. Я создаю себе свою картину мира, чтобы он соответствовал только моим критериям. Все остальное для меня просто не существует.

— Да, это есть, — согласилась Анна, — иногда ты заходишь слишком далеко.

Анника безрадостно рассмеялась:

— Это очень тактично сказано. Я пользуюсь людьми, я краду, я лгу. Я отказываюсь признаваться в своих ошибках.

— Все в жизни грешат, — сказала Анна. — Все совершают ошибки. Ты не единственный человек на планете, кто это делает. Иногда просто надо вспоминать об этом.

— Я знаю, — прошептала Анника, глядя на печь, в которой пекли пиццу. Обсыпанный мукой повар с большим пивным животом и ярко-рыжими волосами заправлял майораном ее «Каприччиозу».

— Где ты?

Анника снова рассмеялась:

— В пиццерии, в Гарпхюттане. Сейчас мне подадут обед.

— Что это еще за дыра?

— Тебе совершенно незачем знать, как она выглядит.

— Можешь не рассказывать. Рельефные обои, цветастые занавески с оборками, которые почему-то всегда лоснятся с одной стороны.

Анника от души рассмеялась:

— Именно так.

— И что ты там делаешь?

— Как всегда, валяю дурака. У тебя хватит терпения меня послушать?

— Конечно.

Принесли пиццу, и Анника кивком поблагодарила рыжего повара, который, видимо, по совместительству был еще и официантом.

— Я повела себя с Томасом как глупая корова. Я навредила его работе, я обыскала бельевой шкаф в его новом доме, это так противно.