— Куда? — спросил Барнард.

— Этого я не знаю, — выдавил из себя Саид. Оторвав взгляд от наручников, он посмотрел на Барнарда. — Я и вправду не знаю. Пожалуйста, поверьте мне. Доктор Геррин не сказал куда, а мне в моем положении не положено задавать такие вопросы.

— И он не проинструктировал вас насчет того, как с ним связаться?

— Нет. Я спросил его об этом, а он ответил, что в отпуске хочет расслабиться. Не вспоминать о работе, так он сказал.

Барнард посмотрел на Баумана, и они оба переглянулись с маршалами.

— Обыск мы все-таки произведем, — объявил Долен. — Ордер на его проведение у нас имеется. А присутствия хозяина при этом не требуется.

Барнард снова повернулся к Саиду.

— Доктор Геррин не говорил, сколько времени он будет в отъезде?

— Нет.

— А что-нибудь вообще он говорил?

— Да.

— И что же?

— Он сказал: «К тебе должны будут зайти гости». Я подумал, он говорит о своих друзьях.

64

64

Жиётту нравилось управлять тяжелыми машинами. Во время службы во французской армии он хотел быть водителем танка, но его направили в спецназ, где он, казалось, нашел себя. Однако сейчас он испытывал почти сексуальное удовольствие, управляя этой ревущей всесокрушающей громадиной. В эти минуты казалось, что ему все под силу, даже несмотря на жгучую боль в правом бедре, которое по касательной задел один из баллонов. Ему почти ничего не приходилось делать, и он мог комфортно сидеть на высоком водительском сиденье с высокой спинкой и, едва касаясь левого джойстика, корректировать ход этой махины. Сани с установленной на них емкостью с горючим двигались перед трактором; по обе стороны саней, расположенных по центру громадного бульдозерного ножа, примерно на фут выступали его концы, поэтому двигаться вперед, катя перед собой сани, было совсем нетрудно.

Трудно будет позже: надо будет подать тревожный сигнал, а потом постараться не замерзнуть и остаться в живых, дожидаясь, когда прилетит «Твин Оттер». У пилота возникнут проблемы, связанные с посадкой самолета на невыровненной, покрытой льдом полосе, отмеченной всего несколькими световыми ориентирами. Если самолет разобьется, то и в этом случае можно считать, что пилоту повезло. Он умрет сразу, ничего не почувствовав. А вот Жиётту придется замерзать, если, конечно, он не найдет какого-либо менее мучительного и более быстрого способа лишить себя жизни.

Реми негромко мурлыкал «Марсельезу», смотрел на полярное сияние и ни о чем конкретном не думал. Он никогда не испытывал ни сожалений, ни угрызений совести; чувства вины и жалости были ему также незнакомы, а потому его совершенно не волновала судьба станции и всех, кто был на ней и вот-вот должен был превратиться в пепел. Как не трогало его и то, что «Триаж» потерпел фиаско. Он и раньше-то никогда не задумывался о том, воплотится эта затея в жизнь или нет. Жиётт видел, что Мерритт, Блейн и врач были преданными приверженцами «Триажа», твердо верили в эту идею. Он, Жиётт, тоже верил — в деньги, которые ему платили. Для него это была всего лишь нелегкая работенка и ничего больше.