Вершина была достигнута. Повиснув на одной руке, он поднял другую, с сигаретой, и помахал ею как раз под белой пластмассовой розеткой пожарной тревоги. Потом сунул сигарету в рот, сделал первую и последнюю в своей жизни затяжку, после чего поцеловал кончик сигареты: он видел, что так иногда делала Кэри. Дым прошел в легкие, и он закашлялся так, что, казалось, никогда больше не сможет продохнуть. Поднял голову вверх: пластмассовую розетку заволокло дымом, теперь ее почти не было видно. Последовал еще один страшный приступ кашля, пальцы его разжались, и он полетел вниз.

Сначала ему показалось, будто он летит очень долго. Его ноги вместо того, чтобы тормозить движение, как у нормальных людей, были словно тяжелые гири, словно якоря, которые тянули вниз. Не было никакой возможности защититься, хоть немного смягчить падение. И смотрел он не на пол, а вверх, на розетку: сигнал пожарной тревоги уже заработал. Сначала послышалось легкое гудение, а потом пронзительный звук сирены. И это окончательно отвлекло его внимание. Он грохнулся на пол вниз головой.

По-видимому, несколько минут он лежал без сознания. А когда пришел в себя, ему показалось, что, кроме пронзительного звука пожарной тревоги, он слышит еще и сирены машин вдалеке. И этот момент был, пожалуй, самым счастливым за всю его жизнь. Страшно болела шея, саднило в глазах, першило в горле, но он лежал на полу и наслаждался первой в жизни настоящей победой. Сирены пожарной тревоги звучали сладчайшей музыкой в его ушах.

И никто не ворвался к нему в комнату, никто не отключил сигнал, никто не шел его убивать.

— Дункан! Дункан! — услышал он с другой стороны голос Кэри. — Мальчик, ты сделал это!

Глава сороковая

Глава сороковая

Свернув на шоссе, ведущее к мемориалу Джорджа Вашингтона, Дэггет понял, что им не успеть, ни ему, ни Линн: здесь началось строительство моста и движение было отчасти перекрыто, а в других местах страшно затруднено. Снова все повторялось, как тогда в августе, в тот день, когда так глупо погиб Боб Бэкман. А сейчас он ехал даже не в полицейской машине и поэтому не мог воспользоваться радиотелефоном. И никаких других привилегий у него сегодня не было. А может, оно и к лучшему, может, не слишком бы они ему помогли.

Снова все, как тогда. Нескончаемый поток машин, расстояние между которыми сокращалось со скоростью улитки, снова многоголосица клаксонов, визг тормозов и разъяренные голоса водителей, снова лица людей, у которых нервы на пределе. И он был в этом общем хоре.

Транспорт остановился полностью. Гигантское многоцветное ожерелье, в котором его грузовичок был лишь одной из многочисленных бусинок, лежало на раскаленном асфальте шоссе. Оно рябило, изгибалось, гудело и всеми силами стремилось вперед. Безуспешно.