– Да. У нее наблюдалась склонность к самоубийству, и присмотреть за ней было моим долгом. Я бы никогда не отпустила Викторию в дорогу, если бы не понимала: Виктории абсолютно необходимо снова увидеть ребенка.

– Куда она ездила?

София покачала головой:

– Она отказалась мне говорить. Но когда она вернулась, она стала сильнее.

– Сильнее?

– Да. Словно оставила за спиной какую-то тяжесть. Но то, что с ней сделали в Копенгагене, было ошибкой. Ни с кем нельзя делать такое.

Прошлое

Прошлое

Только был хорошим.

«Вы для меня умерли!» – пишет Виктория в самом низу открытки, которую посылает с Центрального вокзала Стокгольма. На открытке – королевская чета: король Карл XIV Густав сидит на позолоченном стуле, а королева, улыбаясь, стоит рядом с ним, показывая, как она гордится своим супругом и как смиренно доверяет своему спутнику жизни.

Точно как мама, думает она и спускается в метро.

Королева Сильвия улыбается, как джокер, – рот красным надрезом растянут от уха до уха. Виктория вспоминает: кто-то рассказывал, что его величество в личной жизни – сущая свинья, что он, когда не величает дорогих жителей Арбуга дорогими жителями Эребру[26], имеет обыкновение бросаться в королеву спичками, чтобы унизить ее.

Летний вечер, к тому же пятница. Виктория размышляет: как вышло, что праздник, первоначально связанный с праздничным шестом, воздвигаемым в день летнего солнцестояния, теперь отмечается в третью пятницу июня, независимо от того, где находится солнце?

Вы рабы, думает она, высокомерно рассматривая пьяных, которые с тяжелыми пакетами, полными еды, входят в прохладный вагон метро. Послушные лакеи. Лунатики. Самой Виктории праздновать нечего. Ей лишь хочется вернуться в дом Софии в Тюресё.

Хорошо, что она съездила в Копенгаген. Теперь она знает, что ей абсолютно все равно.

Ребенок с тем же успехом мог бы умереть.

Но младенец не умер, когда Виктория уронила его на пол.

Она не очень помнит, что было потом, как приезжала «скорая». Но ребенок не умер, это она знает точно.