Он подошел к ней, сжал ее руки.

– Пойдем, куда хочешь ты.

Куда угодно, и он не шутил.

– Почему?

– Я бы сказал, потому что мы это заработали.

– Нет, почему? Почему ты спросил у меня то, что спросил? Мы только что провели час, притворяясь людьми, которыми на самом деле не являемся, и стресс был таким, что я едва не заблевала всю твою классическую машину. Потом я под нее полезла, потому что Вазин, возможно, был счастлив увидеть нас мертвыми, независимо от того, настоящие ли мы, или только притворяемся. Не думаю, что это имеет значение.

– Но это одна из причин.

– Ничего не понимаю. Четвертого июля мы даже не подозревали о существовании друг друга, а сейчас, перед Днем труда, ты говоришь о…

– Можешь произнести это слово. Оно не обожжет тебе язык.

– Не знаю, как все это случилось. Я привыкла разбираться в том, как работает тот или иной механизм. Но не знаю, как это случилось.

– Любовь – не сломанный тостер. Ее нельзя разобрать, изучить детали, заменить одну и снова собрать. Ты просто ее чувствуешь.

– Но что, если…

– Попытайся обойтись без «если», – предложил он. – Ты забралась под машину в своем голубом платье. Когда я скорбел, ты дала мне утешение. Ты послала моего отца к черту, когда он был непростительно груб с тобой.

– Собственно говоря, я не…

– Ну почти послала. Ты чинишь шкафы, красишь ванные, расспрашиваешь швейцара о его семье и улыбаешься официантам. Когда я касаюсь тебя, весь остальной мир исчезает. Когда я смотрю на тебя, вижу остальную свою жизнь. Я намерен жениться на тебе, Лайла. Я просто даю тебе время привыкнуть к этой мысли.

Все, что смягчилось в ее душе, пока он говорил, снова застыло.

– Ты не можешь говорить «я намерен жениться на тебе», словно собираешься пойти в китайский ресторан за едой. Может, я не хочу китайскую еду. Может, я аллергик. Может, я не доверяю блинчикам с мясом и овощами!

– Тогда возьмем свинину с жареным рисом. Тебе лучше пойти со мной.

– Я не закончила, – буркнула она, когда он потащил ее из комнаты.

– А я закончил. Картину. Думаю, тебе нужно ее увидеть.