— Возможно, вам это покажется не совсем уместным, но, Эндрю, я хотела бы, чтобы вы знали, как я вам благодарна. Когда Маурин уехала от нас в Нью-Йорк, я очень беспокоилась за нее. Я совсем не была уверена, что мы смогли ей как-то помочь. И для меня и для моего мужа было великой радостью узнать, что она встретила вас, милого, доброго, ну, того, кто так полюбил ее.

Она снова села в кресло и подняла бокал за него.

— Я надеюсь, вы не рассердились на то, что я сказала. Надеюсь, что вы меня правильно поймете, и даже чуть помогу вам, если скажу, что вы оказались способны дать ей единственное настоящее счастье, которое она когда-либо знала.

Эндрю начал понимать, что боль может возникнуть из-за самых неожиданных причин. Она может возникнуть даже из-за прекрасной женщины, старающейся быть любезной.

Помня каждую фразу письма, он сказал:

— На самом деле между вами произошла какая-то неприятность, не так ли? Она уезжала от вас в Нью-Йорк, потому что вы в некотором смысле выставили ее за дверь.

Веки миссис Тэтчер вздрогнули.

— Так она вам сказала?

— Это она подразумевала.

— Но все было совсем не так, поверьте. Ее не выгоняли. Просто мне казалось, что для нее же будет лучше уйти.

Она остановилась в замешательстве. Для нее же лучше. Что женщина вроде миссис Тэтчер может иметь в виду, говоря, что «самым лучшим» для Маурин будет покинуть дом в девятнадцать лет, если только не подразумеваются какие-либо сложности, связанные с сексом?

Он ввязался в игру и спросил:

— Это все из-за того мужчины, не так ли?

Румянец вспыхнул на щеках миссис Тэтчер, полностью ее выдав.

— Значит, она рассказала вам?

— Она рассказала совсем немного. Не бойтесь сделать мне больно, миссис Тэтчер. Я знаю, кем была Маурин. Правда не может измениться от моих чувств к ней.

Миссис Тэтчер посмотрела на свой бокал и затем снова на Эндрю.

— Думаю, я для нее была главным злодеем.

— Не совсем.

— Но так и было, конечно, потому что именно я… ну, застала их. Неужели она вам этого не рассказала?