Данте замер, словно укушенный ядовитым насекомым: папула раздувалась на глазах, превращаясь в болезненный нарыв. И все это происходило только у него в голове.
– Не может быть, – пробормотал он. Но все сходилось. Картинка складывалась воедино.
«Боже… Возможно, это и есть разгадка», – подумал он.
Тем временем полицейский с гидравлическими ножницами подошел к цистерне. Он включил насос и опробовал зажим. Ножницы с пыхтением смыкались и размыкались, как клешни роботов в старых фантастических фильмах.
Сантини подошел к цистерне и направил на нее луч фонаря. Еще не поздно отмотать назад, подумал он. Можно одним пинком зашвырнуть ее обратно в воду.
– Так я начинаю? – робко уточнил агент.
Сантини кивнул:
– Да. И поосторожней с содержимым.
– Ну вот и все, Данте, – сказала Коломба.
Но он ее не слышал. Он стоял на коленях в грязи. Его била дрожь.
– Данте? – Коломба рванулась к нему, но конвойный удержал ее за локоть. – Пусти! Не видишь, ему плохо!
Однако Данте не было плохо. Когда он поднял лицо, Коломба увидела, что он задыхается от смеха. Нет, не от смеха – от истерического, неудержимого хохота.
– Боже, Коломба! Голубая птичка, восемьдесят девятый год, понимаешь? Все сходится!
– Что сходится? Да отпусти ты! – прошипела она агенту.
– Городская легенда. Я был пленником легенды. То есть не так. Я был не пленником. Я был артишоком.
– Данте, ты бредишь.
– Нет… – И он снова засмеялся.
Коломба начала было его расспрашивать, но ее голос заглушил шум вскрывающих цистерну гидравлических плоскогубцев. В верхней части бочонка открылся длинный разрез, и в воздухе распространилась невыносимая вонь гнилых яиц. Полицейский с отвращением отшатнулся, но инструмента не выпустил. Он в последний раз повернул плоскогубцы, и зловонное содержимое цистерны выплеснулось на траву. Залитая густой светло-коричневой жидкостью почва пошла пузырями.
– Это еще что за дерьмо? – закрыв нос платком, спросил Сантини и тут же замолчал: посреди смердящей лужи белел фрагмент человеческой челюстной кости.