Тут выяснилось, что я больше не на лестнице.
Я лихорадочно несусь по черному тоннелю – в точности такому же, какой привел меня на перекресток. Это что же – я шел не один день, не добрался до конца, лег на землю и уснул?
Или я отрубился на диване в гостиной «Тисков для пальцев»?
Я наткнулся на стену – опять лестница, опять деревянный люк. Залез, отодвинул запоры, открыл.
Я на заброшенном заводе – вокруг громоздятся станки с ржавыми лезвиями, горы обтесанных бревен и камни. Я вылез из люка, помчался по стружке и опилкам к маленькой дверце…
Да что ж такое? Я снаружи, мчусь в траве по пояс, пересекаю ветхую железную дорогу. Я миновал заброшенный тормозной вагон, на котором спреем намалевали красную птицу, в шоке сообразил, что бегу с закрытыми глазами.
И открыл глаза.
* * *
На глаза навалилось ослепительное солнце.
– По-моему, он умер.
– Слышь, чувак? Алло?
В плечо ткнулось что-то острое.
– Ой мамочки. Не трогай его. На нем опарыши.
– Это не опарыш. Это мотылек.
Я открыл рот, хотел было заговорить, но мне не удалось. Горло словно обожжено. Медленно возвращалось зрение. Я лежал на боку в слякотной канаве. Сверху на меня взирали два подростка, мальчик и девочка. Мальчик тыкал меня, судя по всему, веткой. У них за спиной на обочине стоял синий «универсал».
– Вызвать вам «скорую»? – спросила девочка.
Я перекатился и сел. В голове пульсировало. Я оглядел себя, смутно подвел итоги. На мне толстое пальто, вельветовые брюки, туристические ботинки, носки в ромбик, и все это от грязи почернело. Правая рука, тоже в грязи, стискивает какой-то предмет. Похоже, пальцы отнялись, кости переломаны, плоть на них распухла и застыла, – во всяком случае, они не желали отпускать то, что так решительно сжимали, – латунный компас с разбитым стеклом.
И я жив.
94
– Тебя не было