Когда я умолк, они на некоторое время потеряли дар речи. А мне полегчало. По-моему, за все годы моей репортерской работы не случалось, чтобы мне так отчаянно требовалось рассказать кому-нибудь в точности, что произошло, – будто, рассказав, я наконец-то ушел оттуда, вырвался из этих тоннелей и теней раз и навсегда.

– В каком смысле ты что-то нашел в пальто и не помнишь, как это взял? – прошептала Нора.

Я оглянулся – удостоверился, что наша официантка не вышла из кухни. В ресторане остались только мы втроем. Даже старик, что сидел за стойкой, уже ковылял к двери, тяжело опираясь на трость, и каждый шаг давался ему с трудом.

Пропитанное грязью пальто Брэда Джексона лежало на сиденье рядом.

Я подтянул его ближе и, методично опустошая карманы, выложил все свои находки на стол. Компас Попкорна. Окровавленная детская рубашка. Под неоновыми лампами они смотрелись странно, неуместно, сувенирами из ночного кошмара.

– Как брал это, я помню, – сказал я. – А вот это – нет.

Из глубин кармана я выудил последний предмет. Трехкостный сустав, грязный и потертый, дюймов пять длиной.

– Это, вообще, что? – спросила Нора.

– По-моему, кусок детской ступни. Но я не уверен.

– И откуда он?

– Видимо, я на него наткнулся и взял, решил, что это улика. Но вообще-то, я не помню.

Панический Норин взгляд оторвался от костей на столе и метнулся к моему лицу.

– Совсем ничего не помнишь? Вдруг эти люди что-то с тобой делали или?..

– Я не помню.

– А как ты в шестиугольник попал?

Я помотал головой.

– Тебя накачали чем-то, понятно же, – сказал Хоппер.

Нора нервно закусила губу.

– А теперь нам что делать?

– Отдадим это в лабораторию, – сказал я. – Выясним, человеческие ли это кости и кровь. Если да, надо будет искать чьи. Вдруг Паук не зря Кордову подозревал? И какая-то мать неизвестно где ждет вестей о пропавшем ребенке? Я не могу доказать, что все мною виденное реально, но могу – что Кордова верил в проклятие. До каких пределов он дошел в своей работе, в своих надеждах спасти Сандру? Этот человек мешал вымысел с фактами. Его искусство и его жизнь – одно и то же.