– Мы так не договаривались, – буркнул Хоппер. – Перед тем как пойти в «Гребень», мы договорились, что все втроем решим, что делать. А не ты один.

– Но мы ведь даже не знаем пока, что у нас есть.

– Блин, ты чего хочешь добиться-то? – Он с упреком воззрился на меня. – Своего имени на афише? Славы? Раздеть великого Кордову догола, таскать его на поводке, людям на потеху? А ты будешь сидеть и злорадствовать, – мол, вот он какой на самом деле, не такой уж и великий? Ты считаешь, Сандра этого хотела?

– Я не знаю, чего она хотела.

– Это тебе не в лотерею выиграть. Это ее жизнь. И только попробуй превратить ее в таблоидную дешевку…

– Никто не собирался…

– Мы же знаем, что ей пришлось вынести, – сердито продолжал он. – Мы знаем, в каком дурдоме она росла, что у нее была за семейка. Как ей жилось. Мы знаем, почему она залезла в эту шахту, одна, среди ночи, и прыгнула. Чтобы все это прекратить. Мы знаем. Ты же сам видел эту канаву с туфлями и перчатками. Ну и когда тебе уже будет довольно? Сколько еще истины тебе надо всосать, чтоб ты уже насытился, сука, наконец? – Он в гневе отпихнул тарелку, со звоном уронив вилку на пол, и вылетел из ресторана, хлопнув дверью.

– Он там что-то видел, – прошептала Нора. – Не знаю что. Он, наверное, никогда никому не расскажет.

Зарядил дождь, и Хоппер, застегнув куртку и глядя в землю, нырнул прочь от окна и с глаз долой.

– Уж не знаю, что он там искал и чего от нее хотел, – прибавила Нора, – но он все нашел.

97

Поездка до города вышла напряженной и по большей части безмолвной. Я заехал в «Ривер Ренталз» в Пайн-Лейк и целиком оплатил потерянное каноэ, объяснив пацану с дредами, дежурившему за стойкой, что каноэ уничтожено.

– Серьезно? Это как получилось-то, мужик?

Мне оставалось лишь молча протянуть ему кредитку. Пацан, честное слово, ты не хочешь знать.

Мы выехали на шоссе, и Нора крепко уснула на сиденье подле меня. Мне казалось, Хоппер тоже, но всякий раз, когда я взглядывал в зеркало, он лишь непроницаемо смотрел в окно, мыслями, вероятно, витая где-то в «Гребне».

Нора абсолютно права. Хоппер сам признался, что всю ночь провел в комнате Сандры, и я, конечно, подозревал, что увиденное, встреченное там переменило его точку зрения на все, что между ними было. Он обрел свободу. И отпустил на волю свою любовь, этого прекрасного черного дрозда, которого до сей поры держал в клетке. Каково ему было изо дня в день стоять на берегу, на ветру, под дождем, глядеть в океан, мечтать, чтоб она подала ему знак, цепляться за надежду? Должно быть, в «Гребне» она наконец показалась ему – корабль, что не приближался и не уплывал, лишь скользил по тончайшей грани меж небом и землей, и Хоппер едва успел понять, что она любила его, что любовь их была подлинна, а затем корабль скрылся с глаз – вероятно, навсегда.